Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

Во время его второго визита осенью 1810 года они, по-видимому, обсуждали политические вопросы, и Екатерина предложила ему положить на бумагу критические мысли о политике Александра I. Судя по всему, она объяснила, что хотела бы потом показать эту работу императору. Историк Ричард Пайпс полагает, что это был обдуманный шаг и что великая княгиня использовала ничего не подозревавшего Карамзина в своих политических целях. Вполне вероятно, что именно она проявила инициативу, потому что Карамзин (в отличие от Ростопчина) не любил полемики и не стремился к государственной службе, посвящая все свое время научной работе; к тому же, занимаясь историей, он зависел от жалованья, которого мог лишиться по воле императора. «Что бы он выиграл, критикуя императора и его советников? – спрашивает Пайпс и сам же отвечает: – Абсолютно ничего» [Pipes 1966: 70–71]. С другой стороны, Вольфганг Миттер высказывает мнение (возможно, более убедительное), что Карамзин, как и Ростопчин, был активным деятелем московской «дворянской оппозиции», ненавидевшей Сперанского, и это побудило его изложить ее позицию перед Екатериной и ее братом [Mitter 1955: 259–262]. К тому же заключению приходит и Лоренс Блэк [Black 1970: 73].

Как бы то ни было, возвратившись в Москву в начале декабря, Карамзин взялся за работу, а 3 февраля 1811 года приехал в Тверь с готовым сочинением. Он пробыл там две недели, в течение которых Екатерина знакомилась с его трудом, и уехал в Москву. 19 февраля Екатерина написала ему, что император приедет в Тверь и что она хочет, чтобы они встретились. Однако она не сообщила, что намеревается показать его работу императору в этот его приезд. Карамзин и император встречались 16–19 марта и несколько раз вместе обедали. Александр предложил Карамзину высокий правительственный пост (от которого тот отказался), а 18 марта, после чтения незаконченной рукописи Карамзина о русской истории, они горячо дискутировали на тему самодержавной власти. Скорее всего, Карамзин защищал идею абсолютизма в противовес реформистским планам Сперанского. (Последние были известны великой княгине, которая, вероятно, обсуждала их со своими друзьями.) После этого разговора Екатерина без ведома Карамзина передала его эссе брату. Автор узнал об этом только в тот момент, когда захотел получить свой труд обратно.

Неясно, прочел ли Александр карамзинскую «Записку о древней и новой России», но основные ее идеи до него, безусловно, донесли в беседах либо сам Карамзин, либо Екатерина Павловна. Поскольку великая княгиня поклялась Карамзину хранить строгую секретность, «Записка» (в отличие от сочинений Ростопчина), по-видимому, не стала известна в обществе. Однако она представляла собой наиболее цельное и теоретически обоснованное изложение образа мыслей дворянской оппозиции. Таким образом, это был важный документ, отражавший мнение влиятельной социальной группы, и содержавшиеся в нем идеи предлагались в той или иной форме вниманию царя [Pipes 1966: 70–75].

«Записка о древней и новой России» фактически являлась яростной атакой на политическую линию Александра и его советников, хотя при этом имена советников из осторожности не были названы, а лично император ни в чем не обвинялся. «Записка» была всесторонне проанализирована другими историками [Pipes 1966: 75–86; Mitter 1955: 236–258; Black 1970: 73–78], поэтому моя задача заключается в том, чтобы обобщить ее идеи в контексте консервативного движения того времени. Текст (более ста печатных страниц) состоит из трех разделов: введения, охватывающего русскую историю вплоть до 1801 года, анализа событий, последовавших после 1801 года, и ряда конструктивных предложений монарху.

Взгляд Карамзина на историю разительно отличался от воззрений адмирала Шишкова, который, как и все романтические националисты, полагал, что идентичность России определяется ее народом и его культурой. Карамзин следовал более ранней концепции Петровской эпохи и ядром нации считал государство. Последовательно рассмотрев периоды величия Киевской Руси, междоусобной борьбы эпохи удельных княжеств и восстановления единого государства под эгидой Москвы, автор «Записки» пришел к выводу, что «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». В стране наблюдалась «смесь древних восточных нравов, принесенных славянами в Европу и подновленных, так сказать, нашею долговременною связью с монголами, – византийских, заимствованных россиянами вместе с христианскою верою, и некоторых германских, сообщенных нам варягами» [Карамзин 1991:22–23].