Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

С наступлением осени встречи возобновились и проходили в обстановке недовольства, вызванного Тильзитским миром и континентальной блокадой[257]. Как объяснял Шишков в своем «Рассуждении о старом и новом слоге», для него политика и культура были неотделимы друг от друга, и сложившаяся в обществе после 1807 года атмосфера побудила его придать новый импульс вражде с «новым слогом». В результате в 1808–1811 годах в прессе была опубликована целая серия колючих заметок и сердитых опровержений [Булич 1902–1905, 1: 220–231; Стоюнин 1877, 2: 537]. В этой обстановке литературные вечера Шишкова и Державина приобретали политическую окраску даже в том случае, если о политике как таковой на них речь не шла. Публика на этих заседаниях собиралась в основном все та же. Правда, появилось и несколько новых лиц, в том числе друг Карамзина, поэт И. Дмитриев, ставший министром юстиции в 1810 году. Частыми гостями были также друзья Шишкова: губернатор Санкт-Петербурга М. М. Бакунин, герой войны фельдмаршал М. И. Кутузов и адмирал Мордвинов, который помогал Сперанскому в подготовке финансовой реформы и был принят в члены Государственного совета. Мордвинов выступал за то, чтобы правительство больше прислушивалось к запросам дворянства, но отвергал любую мысль о вмешательстве в вопрос о крепостном праве. Помимо этих высокопоставленных особ из поколения Шишкова, в группу вошли также родившийся в 1774 году и состоявший ранее в Негласном комитете Строганов, противник союза с Францией, и несколько подающих надежды молодых интеллектуалов: С. И. Висковатов (родившийся в 1786 году), А. Стурдза и С. Аксаков (оба 1791 года рождения) [Аксаков 1955–1956, 2: 302; Брокгауз, Ефрон 1890–1907, 38: 840–841].

У группы Шишкова – Державина, как и у консерваторов Москвы, имелись связи с императорской семьей. Императрица-мать Мария Федоровна сочувствовала их взглядам и приглашала литераторов, связанных с группой, читать отрывки из своих произведений в ее пригородной резиденции в Павловске. Посол Савари жаловался в 1807 году Наполеону, что петербургская элита регулярно совершает паломничество в ее салон и что ее покровительство придает взглядам Шишкова и его друзей большую известность и весомость [Альтшуллер 1984:163]. С другой стороны, Шишков (как и Ростопчин) раздражал Александра своей политической активностью. При создании Государственного совета в 1810 году в его состав были включены Мордвинов и Философов. Мордвинов хотел предложить императору пригласить также и Шишкова, но Шишков попросил этого не делать. Позже Философов (не знавший Шишкова лично) зашел к нему домой повидать гостившего у него Мордвинова и спросил хозяина, отчего тот не состоит членом Государственного совета. Оба этих сановника из поколения Шишкова считали его вполне достойным столь высокого положения. Ничего не говоря Шишкову (по версии самого адмирала), Философов направился к царю, чтобы позаботиться об исправлении этого ненормального положения. Впоследствии он рассказывал Шишкову: «Я заметил, что [император] настолько нерасположен к Вам, что когда я стал настаивать, он наконец сказал, что скорее согласится не править более, чем ввести вас в совет» [Шишков 1870:115][258]. Шишков был шокирован столь глубокой враждебностью Александра. Таким образом, он был, подобно Ростопчину, отстранен от государственной службы (хотя и не искал ее) и отдался вместо этого своим литературным занятиям. Он был непопулярен при дворе, император отклонил его просьбу напечатать собрание его сочинений в издательстве Морского министерства, и вместе с тем неудовлетворенность Шишкова отражала настроения дворянства, которое все более разочаровывалось в политике монарха.

Как вспоминал Вигель, французская угроза висела тяжким грузом над обществом, и в числе немногих сил, способных оказать ей сопротивление, виделись религия и патриотизм. Говорить по-французски считалось все более непатриотичным, и «знатные барыни на французском языке начали восхвалять русский, изъявлять желание выучиться ему или притворно показывать, будто его знают» [Вигель 1928, 1: 359–360]. Ростопчин отбросил свой изысканный французский и, взывая к патриотическим чувствам, заговорил на нарочито простонародном языке; Екатерина Павловна тоже совершенствовалась в своем русском. Созданный Ростопчиным образ Богатырева, «Русский вестник» Глинки, патриотические драмы Глинки, Державина и Озерова, как и доктрины Шишкова, приветствовались публикой, которая стремилась защитить свою точку зрения и сохранить привычный образ жизни, обосновывая это идеей национальной идентичности в духе социального консерватизма.