Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

Одни приверженцы «нового слога» забавлялись, другие были шокированы. Вигель заявил, что гости собрания, на котором он присутствовал, «ровно ничего не понимали, не показывали, а может быть, и не чувствовали скуки: они исполнены были мысли, что совершают великий патриотический подвиг, и делали это с примерным самоотвержением». «Горе было только тем, – иронизировал он, – которые понимали и принуждены были беспрестанно удерживать зевоту». Собрание, судя по всему, имело политические цели: «…модный свет полагал, что торжество отечественной словесности должно предшествовать торжеству веры и отечества» [Вигель 1928, 1: 360]. Остальные отзывы тоже были нелестными. После двух первых собраний А. Тургенев заметил: «… множество съезжается из знатной публики, но мало проку, ибо члены большею частию и в сторожа на Парнас не годятся» [Тарасов 1911–1921,2,436][271]. А Карамзин – главная (хотя обычно не называемая по имени) мишень нападок адептов «старого слога» – только простодушно пожаловался: «Для чего сии господа не хотят оставить меня в покое?» [Письма Карамзина 1866: 139][272].

Разряды общества в 1811–1812 годах проводили чтения по очереди; каждое из них сначала обсуждалось на заседании разряда, где оно должно было получить одобрение. Первое торжественное чтение в марте 1811 года организовал разряд Шишкова, второе, состоявшееся 22 апреля, – разряд Державина, третье провел 26 мая разряд А. Хвостова. После роспуска собрания на лето и раннюю осень, когда дворяне обычно уезжали в деревню, чтения были возобновлены 11 ноября разрядом Захарова [Десницкий 1958: 115, 120, 122][273].

Затем снова пришел черед адмирала. Движимый свойственной ему пламенной убежденностью в правоте своего дела, он набросал конспект дерзкой речи, «но не смел оного читать» [Шишков 1870, 1:118], боясь вызвать гнев монарха. Поэтому он принял необычные меры предосторожности, заручившись 4 декабря на собрании «Беседы» формальным одобрением всех четырех разрядов, и уже после этого произнес речь на чтениях 15 декабря. Для начала огласили письмо царя, в котором тот благодарил «Беседу» за посланный ему третий выпуск «Чтений». Александр явно не спешил, так как этот выпуск был опубликован еще летом, а на ноябрьском собрании его ответ не зачитывался. Хотя не исключено, что Шишков хотел озвучить письмо именно в этот вечер, чтобы подчеркнуть свои хорошие отношения со двором и как-то нейтрализовать возможное недовольство его речью, напечатанной в очередном выпуске «Чтений» [Шишков 1870, 1: 117–118][274]. Он нервничал, ощущая, что вступает в политическую игру. Двадцать дней спустя, описывая другу этот вечер, он писал, что «более четырех сот посетителей», среди которых «духовенство и знатнейшие особы обоего пола <…> едва вместились в залу». С обычным своим чистосердечием он добавлял: «Признаюсь, что я приступил к чтению с некоторою робостию; казалось мне, что не все разделят со мною мои чувствования, и, может быть, многим некоторые истины покажутся слишком смелыми» [Шишков 1870, 2: 321–322][275].

Он начал свою речь, впоследствии опубликованную как «Рассуждение о любви к отечеству», с утверждения, что любовь к отечеству – это Богом данный инстинкт, столь же естественный, как любовь к родителям; поэтому «человек, считающий себя гражданином мира, то есть не принадлежащим ни к какому народу, подобен тому, кто не признает ни отца, ни матери, ни рода, ни племени» [Шишков 1818–1834, 4: 148]. Такой человек отрекается от своей человечности и опускается до уровня животного. Шишков утверждал, что патриотизм сильнее любой другой любви. На 14 страницах он перечислял классических героев, указывая их двойников из российской истории, как это любил делать и Глинка. Так, Фемистоклу был подобен патриарх Филарет (отец Михаила Романова), а петровский генерал Голицын напоминал Эпаминонда. Этими примерами Шишков хотел проиллюстрировать мысль о том, что истинный патриот готов пожертвовать собой на поле битвы, подвергнуться гонениям со стороны иноземных врагов, принять верную смерть и даже противостоять законам собственной страны, защищая свой народ. Никто из названных героев не был правителем, и все проявили личное моральное мужество. Нетрудно было увидеть в этом намек на людей, подобных самому Шишкову и способных выразить протест правителю, чтобы предупредить его, что отечество в опасности. Упомянутые им русские патриоты противостояли татаро-монголам и полякам. Подразумевалось, что Александр I также должен оказать сопротивление Наполеону.