Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I

Порицая тех, кто не любит родину, он считал, что еще более серьезную, скрытую угрозу представляют те, кто не проявляет патриотизма из слабости. «Отними у нас слепоту видеть в любимом человеке совершенство, – говорил он, – ум начнет рассуждать, сердце холодеть, и вскоре человек сей, ни с кем прежде несравненный, сделается для нас не один на свете, но равен со всеми, а потом и хуже других. Так точно отечество» [Шишков 1818–1834,4:165]. Эта болезнь поразила некоторых в России. Они презирают все русское и восхищаются всем иностранным. Осуждая ту гордость, что побуждает человека восстать против Бога и добродетели, он считал необходимым такой род национальной гордости, который заставляет людей бескорыстно трудиться на благо своей страны. Если народ сознает себя ниже других в какой-то области знания или деятельности, он должен искать возможности подняться своими силами, не теряя присутствия духа и не торопясь подражать иностранцам.

Только патриотизм может придать народу силу подняться против захватчиков, а враги могут истощить его силы, подрывая духовное единство и приверженность своей идентичности:

…это есть средство надежнейшее мечей и пушек. <…> Мало-помалу налагает оно нравственные узы, дабы потом наложить и настоящие цепи. <…> Если бы какой народ <…> сделался во всем образцом и руководителем другого народа, так чтобы сей <…> не возлюбил ни страны своей, ни обычаев, ни языка, ни ремесел, ни забав, ни одежды, ни пищи, ни воздуха, и все сие казалось бы ему у себя не хорошо, а у других лучше: не впал бы он в достойное жалости уничижение? [Шишков 1818–1834, 4: 171–172].

Патриотизм вдохновляет народ на борьбу за честь, традиции и интересы своей страны. Гордый народ – друг всех наций, но только до тех пор, пока они не стремятся завоевать его хитростью или силой (прозрачный намек на русских франкофилов и Тильзит).

Каковы источники русской национальной гордости? – спрашивал Шишков. Он называл три фактора. Первый – православная вера. Религия есть первооснова морали и, следовательно, мира в обществе, справедливости и верности своей стране. Вера в Бога и вечную жизнь дает людям силу противостоять ужасам битвы. Люди, которым незнакома истинная вера, могут обладать некоторыми из этих качеств, но тот, кто сознательно отверг ее, никогда не поднимется над своим себялюбием. Только молодые люди, воспитанные в любви к своей вере, смогут любить своего монарха, свою страну и все человечество.

Из этого следует, рассуждал он – и это был второй фактор, – что воспитанием молодежи должны заниматься соотечественники. Иностранец, даже имея лучшие намерения и будучи источником полезных практических знаний, воспитает молодых русских в любви к его собственной стране и ее обычаям, и они перестанут быть русскими. Но что произойдет, если иноземец будет обладать «худыми нравами, наклонностью к безверию, к своевольству, к повсеместному гражданству, к новой и пагубной философии, к сим обманчивым именам начальствующего безначалия, верной измены, человеколюбивого терзания людей, скованной свободы?» [Шишков 1818–1834, 4: 182]. Последствия подобного воспитания можно предотвратить только в том случае, если Россия более решительно займется подготовкой своих собственных учителей и они удостоятся большего уважения, чем то, каким пользуются сейчас. Но если придется выбирать из двух зол, то невежество предпочтительнее дурного воспитания. «Лучше простой человек со здравым рассудком и добрыми нравами, нежели ученый с развращенными мыслями и худым сердцем» [Шишков 1818–1834, 4: 183].

Третий источник патриотизма – уважение к языку и литературе. Карамзин в статье 1802 года «О любви к отечеству и народной гордости» уже говорил, что любовь к своему языку является признаком самоуважения нации [Карамзин 1982: 96]. Шишков развил эту мысль, утверждая, что язык и литература – «душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный проповедник дел». Если бы мысли народа были ложными, язык не мог бы выразить правду. «Язык есть мерило ума, души и свойств народных. Он не может там цвести, где ум послушен сердцу, а сердце слепоте и заблуждению» [Шишков 1818–1834, 4: 184]. Это, разумеется, был еще один выпад против французов, их языка и книг; к тому же «новояз» Французской революции, как и Петровских реформ, показал несомненную связь между изменениями в политике и языке. Благородный язык выражает и поощряет добродетель. Единый язык осуществляет важнейшую связь, которая формирует и объединяет нацию. Люди, потерявшие уважение к своему языку, теряют и уважение к своей нации[276].