Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

К полудню он прибыл к дому Матамаса. Это был высокий и прочный дом, окаймленный широкими, глубокими рвами с толстыми заостренными сваями по краям. Войти туда можно было через единственные медные ворота, богато изукрашенные. Он миновал эти ворота и въехал верхом в главную залу. В это время Матамас садился за стол со своими людьми; но при виде вооруженного рыцаря все замолкли, чтобы выслушать, что он скажет. Сагремор подался вперед и заговорил, не приветствуя:

– Матамас, королева Гвиневра изволит передать тебе, чтобы ты отослал ей своих кушаний к Роднику Фей, где она в этот час пребывает со своими девицами.

– Если ты из ее дома, – ответил Матамас, – меня удивляет, что ты вошел в мой.

– Я вошел сюда по ее приказу.

– Посмотрим, как она тебя защитит. К оружию! – крикнул он своим людям, которые тут же пошли надевать доспехи.

– Теперь твое дело защищаться, Матамас, – сказал Сагремор, – я тебя вызываю.

И с мечом наготове он ожидал, пока Матамас вооружится; но вместо этого изменник выбежал и затворил за ним дверь. Пока Сагремор негодовал, вошли двадцать вооруженных рыцарей и заградили другие выходы из залы. Он понял, какую допустил оплошность; но он, по крайней мере, дорого продаст свою жизнь. Напав на него всей толпою, рыцари поначалу убили его коня; он подошел и оперся о столб, бывший посреди залы: там он встретил их отважно и многих вывел из боя; но когда сломался его меч, он утратил последнюю надежду уйти от них живым. Иссекшие его раны едва оставили ему сил отбиваться щитом, и смертельный удар был уже недалек, когда явился Матамас и велел ему сдаваться.

– Нет.

– Они тебя убьют.

– Пускай сделают, что сумеют.

– Нет; сдайся, прошу тебя.

– Я не могу сдаться врагу моего сеньора короля.

– Тогда убейте его, – приказал Матамас своим людям.

Но пока Сагремор с ним пререкался, он заметил секиру, висевшую перед ним у одной из дверей; он ею завладел, поднял ее обеими руками и, обрушив на самого ближнего, поверг его замертво к своим ногам. Другой обхватил его руками; Сагремор стиснул его в ответ, и они вместе покатились по мраморным плитам. Прочие насели на него, связали ему руки и ноги; они бы казнили его, не прикажи Матамас повторно, чтобы его не убивали.

– Волоките его в темницу; я знаю лучший способ ему отомстить.

И потому они сняли с него доспехи и понесли его в тюрьму, запираемую крепкими железными засовами. Окно этой тюрьмы выходило в сад, и снаружи можно было увидеть его и показаться перед ним. Обыкновенно пленникам давали в день не более кружки воды и ломтя хлеба; но Сагремора, как известно, всякий раз от неумеренной жары донимал голод, от коего он становился смертельно болен, ежели не мог его утолить. Он пребывал взаперти уже полдня, когда ощутил угрызения этого голода; он корчился от нестерпимых мук. Единственная дочь Матамаса, прекрасная и милая дева, гуляла в то время в саду; она услышала стоны, подошла и спросила, кто там причитает.

– Увы! рыцарь из дома короля Артура.

– Как ваше имя?

– Сагремор Шалый.

– Я часто слышала о вас; я весьма сожалею о постигшем вас несчастье.

– Почему, сударыня?

– Потому что всего пропитания у вас будет – вода и хлеб, единожды в день.

За разговором она разглядела его и нашла, что он красив и ладно сложен. Он и вправду был один из лучших рыцарей королевского дома.

– Сударыня, – сказал он ей, – я умираю от голода; пробил мой последний час.

– Подождите немного, и я вернусь.

– Поспешите, если хотите застать меня в живых.

Она в самом деле вернулась скоро.

– Обернитесь, – сказала она. – Вот ваш ужин. Видите это окно? Оно от моего покоя; когда вам будет угодно, мы сможем беседовать вдвоем, и никто нас не увидит. Я делаю все это потому, что слышала о вас, Сагремор, немало лестных слов.

Как можно догадаться, он тут же воздал должное кушаньям, и благодаря этой девице тоска тюремной жизни показалась ему довольно сносной.

Вернемся теперь к Додинелю Дикому, оставленному нами, когда он следовал за другой девицей.

CXXIV

Додинель молча ехал рядом с нею. Первыми им повстречались некий рыцарь и его подруга, впереди которых шествовал карлик, невыразимо уродливая тварь. Несмотря на это, Додинель приветствовал их; но вместо ответа карлик направил свою гончую лошадь прямо на рысака девицы; он нагнулся и намерился поцеловать ее против воли. В праведном негодовании она ударила с размаху с такой силой, что сбила его наземь оглушенным.

– Грубиян, – сказала она, – горе тому, кто надоумил тебя прикасаться к девицам!

Тогда вступился рыцарь:

– В чем дело? И почему, сударыня, вы ударили моего карлика?

– Потому что мне было так угодно. Если вам это не нравится, тем хуж_е.

– Право же, вы об этом пожалеете.

И подняв свою глефу, он едва не нанес ей тяжкую рану, но она ловко увернулась от удара.

Пришлось Додинелю заступиться за девицу.

– Подлый рыцарь! – сказал он, – вот погодите, я вас накажу; как вам не совестно поднимать руку на девицу?

– Головой клянусь! – ответил тот, – вы говорите со мною, как никто и никогда не смел доныне. Если бы вы знали, кто я, вы бы побереглись! Будет видно, кто из нас двоих кого накажет.