Оставался Агрон, чье тело ему принесли уже бездыханным. Иосиф воздел руки, сотворил крестное знамение, и тут же видно стало, как сомкнулись две разверстые части горла; Агрон поднялся и вскричал, что он воротился из чистилища, где начал уже гореть жарким пламенем. Легко уразуметь, что после стольких чудес оба брата расположены были поверить в истинность нового вероучения. Что же до сенешаля, нанесшего Иосифу рану, он пришел смиренно просить прощения. Иосиф коснулся обломка меча, засевшего в бедре, и тот вышел из раны, которая тут же закрылась. Взяв затем обе части клинка, он промолвил:
– Да будет угодно Богу, чтобы сей добрый меч соединил лишь тот, кому дано будет завершить злоключения гибельного места Круглого Стола, во времена короля Артура; и да иссякнет кровь на острие, прежде чем срастутся обе части.
Предустановив тем самым судьбу меча, Иосиф назначил в этом краю священников, дабы отправлять там божественную службу в новой церкви, которую он посвятил Пресвятой Богородице. В ней возложили меч в прекрасном ларце; в ней же предали земле тело Матагранова брата, который прожил всего неделю после своего воскресения[275]
.Иосиф затем вернулся к своим спутникам, стоявшим на реке Колисе, и поведал им обо всех чудесах, кои Бог совершил его трудами.
Названная река Колиса впадала в морской пролив и была проходима для больших судов. Она пересекала Броселиандский лес и преграждала им путь. Как пересечь ее?
– Вы преодолели и более обширные воды, – молвил Иосиф. – Молитесь, и Господь придет вам на помощь.
Они пали на колени, обратив лица к Востоку. И вскоре они увидели, как из Броселиандского леса выступает большой белый олень с серебряной цепью на шее и со свитой из четырех львов. Иосиф приветствовал их, едва узрев; олень направился к Колисе и спокойно пересек ее вместе со львами, замочив лапы не более, чем если бы они перешли замерзшую реку.
Иосиф тогда сказал:
– Все вы, мои сородичи, кто от Стола Святого Грааля, следуйте за мною; пускай лишь грешники дожидаются иной помощи.
Он проследовал по линии, которую проложил по реке олень, переходя ее, и первым достиг другого берега, где все его спутники воссоединились с ним, кроме двух великих грешников, Симеона и Ханаана.
У Ханаана же этого было двенадцать братьев, кои все умоляли Иосифа не оставлять его покинутым. Уступая их мольбам, Иосиф вновь перешел Колису и взял за руки двоих отставших. Но, вопреки его примеру и увещеваниям, он не мог их убедить ступить ногою на воды, так что вынужден был один вернуться на ту сторону. К счастью, показался корабль купцов-язычников, проходящий мимо. Ханаан и Симеон стали просить взять их на корабль, чтобы перевезти на другой берег. Язычники согласились доставить их к остальным христианам: но едва их высадили, как поднялась буря; ужасный вихрь поглотил корабль и тех, кто на нем был.
– Бог наказал сих идолопоклонников, – изрек тогда Иосиф, – как видно, за то, что они привезли нам двух ложных христиан, недостойных пребывать среди нас.
Затем он им растолковал виденное ими касательно того большого оленя.
– Это, – сказал он, – образ Сына Божия, белый, ибо он избавлен от скверны. Цепь на его шее напоминает об узах, коими был привязан Иисус Христос перед смертью, четыре льва – это четыре Евангелиста.
Лес Дарнант примыкал к лесу Броселианды. Христиане углубились в его хитросплетения и добрались до приюта весьма древней постройки. Сюда и унесено было тело Моисея и брошено в склеп из раскаленного камня, откуда извергалось пламя, чей жар распространялся далеко вокруг.
– Ах! Иосиф, – вскричал несчастный, увидев приближение того, – ах! достопочтенный епископ Иисуса Христа, упроси Господа нашего хоть ненамного облегчить мои страдания; не прекратить их, нет, ибо освободить меня будет дано лишь тому, кто в царствование Артура займет погибельное место Круглого Стола.
Молитвою Иосифа над гробницей Моисея пролился благодатный дождь, умерив ярость пламени до того, что вполовину унял страдания бедного грешника. Иосиф и его спутники продолжили свое странствие. Отдохнув на прекрасной равнине, они на другой день рано утром явились за благодатью, сиречь к Столу Грааля, где все насытились в полной мере, не считая Ханаана и Симеона, отца Моисеева. Будучи отвержены, они тем менее стали достойны причастия по причине зависти, коей тут же прониклись к добрым христианам, и от желания учинить гнусную месть своим собратьям.
– Это ли не позор нестерпимый, – говорили они себе, – быть единственными, кто так обойден милостью, расточаемой нашим братьям и столь многим другим?
– Пусть остерегаются меня, – сказал Ханаан, – и более всех мои братья, ибо я решил непреложно, что не дам им пережить грядущую ночь.
– А я, – сказал Симеон, – беру на себя Петра, моего двоюродного брата.
– Хорошо сделаешь, – промолвил Ханаан. – Первый из нас, кто закончит, пусть дожидается другого под смоковницей[276]
, что виднеется по эту сторону поля.