Окружавшая Алексея III знать была ему под стать: пыталась не уступать василевсу в мздоимстве, тунеядстве, мотовстве и безумных тратах. Покупая у царя чины и титулы, они стремились путем расхищения казенных средств как можно быстрее вернуть истраченное на их приобретение. Бывали случаи и похуже, на уровне откровенных уголовных дел. Рассказывают, что начальник константинопольской тюрьмы — некто Константин Лагос (с греческого — «заяц») следующим образом извлекал выгоды из своей должности. Он освобождал самых ловких воров на ночь, получая затем свою часть добычи. В столице начались лихие налеты и ночные бандитские грабежи, чего прежде не было.
В то время, как никогда ранее, расцвели злоупотребления и коррупция, которые стали неискоренимым фактором правовой культуры Византии. Их проявлением, если прибегнуть к выражению ромейского историка начала XIV в. Георгия Пахимера
, стало «умение брать взятки». Аппарат центральной власти продолжал быстро разлагаться. Придворные сановники беззастенчиво расхищали казну. Порченная монета подвергалась обесценению. Ромеи вновь столкнулись с таким явлением как девальвация, которая на сей раз стала катастрофической. Всесильные временщики вступали в тайные сделки с податными чиновниками, которые произвольно повышали налоги. Закрывая глаза на вымогательства сборщиков податей, они требовали себе долю с награбленного. Бесконечный поток чиновников из центра грозил перерасти в потоп. Михаил Атталиат, писатель, вместе со своим братом, Никитой, бывший свидетелем этих гибельных времен, в своей сатире против алчной столицы отметил, что она «…посылает в провинцию чиновников в большем числе, чем Бог некогда лягушек в Египет».На этом безрадостном фоне местная феодализирующаяся аристократия укреплялась, обзаводилась крупными, по сути дела, независимыми земельными владениями вотчинного типа — уделами. Она думала только о себе, о подчинении административных органов своих провинций, а собственники проний, этих земельных пожалований, радовались лишь тому, что теперь они стали наследственными. Неудивительно, что доведенные до отчаяния непомерными налогами и различными вымогательствами со стороны чиновников, управленцев, налоговых сборщиков, крестьяне часто перебегали к сельчукам, предпочитая власть Иконийского султана-нехристя голодной смерти. Ромеи уходили в леса, искали себе пристанище на труднодоступных островах среди озер, в горах, укрепляли свои поселения, чтобы дать отпор своим притеснителям.
Редкий год не отмечался теперь бунтами, народными восстаниями. Чаще всего они случались в Константинополе и его предместьях. Достаточно было малейшего повода, чтобы взяться если не за оружие, то за камни и черепицу, которые в таких случаях градом летели в продажную городскую полицию, вынужденную прибегать к помощи царских войск. Притихшая в правление Комнинов, провинциальная знать, чувствуя слабость, нестабильность центральной власти, поднимала голову. Некоторые магнаты, ставшие полновластными хозяевами в обширных владениях, все чаще стали пытаться даже отделиться от Ромейского царства, — небывалый доселе симптом опасной для государства болезни, которую Ангелы безуспешно пытались приостановить.
Так, в 1189 г. в крупном городе Филадельфии, столице провинции Лидии на юго-западе Малой Азии, вспыхнул мятеж под предводительством Феодора Манкафы, представителя тюркской знати Византии. Манкафа происходит от турецкого слова, означающего «глупая, тупая голова». Может быть поэтому Феодор был известен как Морофеодор, то есть «глупый Феодор». Тем не менее, его поддержали жители Лидии и соседних областей. Манкафа уже начал было чеканить собственную монету, когда Исааку II щедрыми посулами удалось уговорить сепаратиста сложить оружие и повиниться.