Ромейское царство

Тихим ранним утром 23 июня 1203 г., вскоре после восхода солнца, венецианские корабли, везшие крестоносцев, оказались у европейского берега Босфора, под стенами Константинополя. Гигантский, богатый город, «столица мира» «христианнейших императоров» и их надменной знати — «владычица городов» с ее древними, но все еще высоченными стенами, могучими башням и богатыми дворцами, величественными церквами предстала перед взорами находившихся на борту изумленных западных рыцарей во всем своем великолепии и блеске, в которые было трудно поверить. Дрожь пробирала всех от сознания величайшей дерзости их похода против такой твердыни!

Высадившись на берег, рыцари сначала обосновались на северной стороне Золотого Рога, в Галате, которая тогда была еще торговым поселением преимущественно для иноземных купцов — генуэзцев и пизанцев, поэтому пока не была обнесена стеной, но имела одноименную мощную башню-бастион, откуда полукругом простреливался весь пролив. Самое важное — в ней находился огромный ворот для поднятия и опускания массивной железной цепи, которая перегораживала весь залив и препятствовала входу неприятельских судов в Золотой Рог, или, как его звали латины, «Рука Святого Георгия». Теперь, 5 июля константинопольцы ошарашенно смотрели на то, как крестоносцы убирают эту цепь, после чего, оказавшиеся беззащитными, вовсе не многочисленные остатки окончательно разворованного к тому времени ромейского флота были сожжены. Победа венецианцев на море была полной.

Вскоре крестоносцы, используя корабельные лестницы, поднимавшиеся выше невысоких приморских стен, штурмом заняли еще 25 башен, в том числе в районе царского дворца Влахерн, что и решило успех операции. Малодушный узурпатор Алексей III, безуспешно попытавшийся подкупить крестоносных рыцарей богатыми дарами, 17 июля все же решился выехать с огромной армией против латинов, но затем, по необъяснимым причинам, как последний трус, не принял боя, развернулся и ускакал за городские стены. Изрядно струхнувшие крестоносцы восприняли это как Божье чудо. Прихватив с собой 10 кентинариев золота (больше 300 кг.) и любимую дочь Анну, василевс сбежал под покровом наступившей ночи в Херсонес Фракийский, а оттуда, возможно, на север, во владения Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича, оставив на произвол судьбы столицу и собственную семью, включая печально известную жену-прелюбодейку Ефросинию и их общую дочь Евдокию, уже начавшую проявлять такую же прыть, как ее мамаша.

На следующий день, резонно боясь пожаров, грабежей и насилия со стороны ужасных «смертоносных ангелов» — головорезов «воинства Христова» и в то же время уже привыкшие к незаконным захватам власти жители столицы и придворные бросились в тюрьму к слепому и больному старику Исааку II Ангелу, который спешно был вновь провозглашен василевсом, невзирая на то, что, по византийскому обычаю, слепота делала человека непригодным для трона. Уже с венцом на голове, он принял вождей крестоносцев и их ставленника, собственного сына, сделав его соправителем, поклялся исполнить все немыслимые условия договора, без каких бы то ни было полномочий заключенного Алексеем Младшим с крестоносцами, но, впрочем, не позволил войскам войти в городе. Они остались на прежних позициях у «Руки Святого Георгия», чтобы ждать положенной им награды.

Пришло время расплачиваться с союзниками, которые формально выполнили обязательства. Однако легкомысленные обещания ромейской стороны, как и следовало ожидать, оказались чрезмерны, невыполнимы, казна пуста. Провинции, обозленные сбором огромных налогов в пользу крестоносцев, не признали возвратившегося на трон экс-василевса. Жители столицы шептались, что он повредился головой от сидения в тюрьме, а его беспутный сын, явившийся с западными дикарями-варварами, обирает всех до нитки и приносит одни несчастья. Духовенство было возмущено слухами о возможном подчинении папскому Риму и обиранием церквей, когда даже священная утварь шла в переплавку на деньги. С большим трудом Алексею IV (1203–1204 гг.) удалось наскрести половину обещанного гигантского вознаграждения — 100 000 марок серебром. Теперь оставалось только запоздало жалеть о необдуманных предложениях, сделанных весной.