Это оптимистическое видение открывающихся перед страной горизонтов определило содержание и тон инаугурационного обращения президента Рейгана при вступлении во второе четырехлетие своего правления. Четырьмя годами раньше бросался в глаза контраст между серьезностью социально-экономических проблем, стоявших тогда перед страной, и роскошью рейгановских инаугурационных торжеств. В январе 1985 г. эти торжества проходили иначе, в гораздо более сдержанной обстановке. Дело, однако, было не в том, что президент и его окружение решили проявить несвойственную им скромность или что они сочли неуместным сочетать роскошь с явно популистскими сентенциями, превалировавшими в инаугурационной речи президента, а в том, что в связи с сильными морозами предусматривавшую участие десятков тысяч человек парадную часть инаугурации на открытом воздухе пришлось отменить, а саму церемонию инаугурации перенести в закрытое помещение — в Ротонду Капитолия, где могли разместиться лишь несколько сот человек. Необычным было и то, что официальная инаугурация состоялась 21 января, а не 20-го, как это предусматривается американской конституцией. (20 января было воскресным днем, и поэтому в тот день состоялась как бы приватная церемония инаугурации в Белом доме в присутствии членов рейгановской семьи, членов кабинета и его ближайшего окружения, которую надлежало повторить на следующий день в более подобающей официальной обстановке.)
Президентские инаугурационные заявления традиционно являются декларацией намерений в самом общем плане и не содержат, как правило, ничего конкретного. Не была исключением и рейгановская речь, произнесенная в Капитолии 21 января 1985 г. (Говорили, что значительная часть текста была написана самим президентом за два с лишним месяца после выборов, проведенные им без особого напряжения: кто-то подсчитал, что Рейган провел в ноябре и декабре почти столько же дней в своем Овальном кабинете, сколько и на своем "Небесном ранчо".) Изобиловавшая банальностями и историческими реминисценциями речь давала лишь общее представление о планах президента на ближайшее четырехлетие, но из нее следовало, что Рейган намерен продолжать идти по пути сокращения федеральных расходов на социальные нужды при одновременном наращивании военных расходов. В речи не содержалось никаких признаков намерения президента проявить какую-либо уступчивость в обсуждении с Советским Союзом вопросов разоружения и контроля над вооружениями. И президент вновь подтвердил свою решимость содействовать реализации программы СОИ — "щита, который будет не убивать людей, а уничтожать оружие, будет способствовать не милитаризации космического пространства, а демилитаризации наземных арсеналов*. Одновременно Рейган заявил о своем намерении продолжать встречаться с представителями СССР "в надежде, что можно будет договориться о формуле, которая спасла бы мир от угрозы ядерного уничтожения"25
. Опубликованный через несколько дней законопроект о бюджете страны на 1986 финансовый год подтвердил планы президента в отношении дальнейшего роста военных расходов до 313,7 млрд долл. и сокращения федеральных ассигнований на реализацию программ целого ряда гражданских министерств. Предлагалось также сокращение средств, выделяемых на оказание медицинской помощи престарелым, финансовой помощи беднякам, ассигнований на переобучение безработных, пособий студенческой молодежи. Как писали газеты и журналы страны, намерения администрации на ближайшие годы лишали американцев надежды на то, что стране удастся добиться в ближайшие годы сбалансированного бюджета и, самое главное, ставили под сомнение осуществимость достижения договоренностей с Советским Союзом. С учетом всего сказанного и сделанного президентом в первые недели после вступления во второй срок президентства не внушала особого оптимизма даже достигнутая между СССР и США договоренность о начале в марте 1985 г. в Женеве переговоров по ядерным и космическим вооружениям. Не было никаких реальных признаков того, что вторая администрация Рейгана готова отказаться от того, что составляло сущность внешнеполитического курса первой администрации, когда она "упрямо отказывалась делать что-либо, помимо того, что занимала позицию высокомерной враждебности" и "проявляла склонность прослеживать все или почти все беды мира прямо к дверям Кремля"26.