Roses and Thorns (СИ)

— Деньги на дорогу у тебя есть? — вновь с несвойственной заботой и не вязавшейся с возрастом бодростью (как у подростка, который рад бы отослать родителей подальше и устроить вечеринку) спросила Молли уже стоя у порога. Колкую тьму разорвал свет автомобильных фар. — Позвони матери, как доберешься до аэропорта.

Джейн закатила глаза. Снова матери. Нет бы, блять, сказать: «Позвони мне, когда доберешься». Нет, позвони матери. Может быть, еще отцу, который две недели назад наградил звонкой пощечиной за то, что она не захотела идти в миллионный раз на постановку «Лебединого озера»? Нет, блять, она позвонит брату. Джексон кончит от счастья в штаны, когда она скажет ему, что в аэропорту.

— Ага, — она стояла, сжимая руки в кулаки в карманах пальто. — Ты уверена, что все-таки не хочешь вернуться поближе к цивилизации?

Молли промычала в знак согласия, понимая, что больше никогда не увидит эту девчонку. Скандальную, самонадеянную и несносную. Как бы там ни было, они почти были семьей, когда Джейн приходила к ней с какими-то историями и иногда делала какие-то моменты ярче.

Какой-то безумец сказал, что дети — наши маленькие копии и только благодаря им, мы можем обрести бессмертие. В этом был какой-то смысл, который сейчас отдавался звенящей пустотой где-то внутри.

— Только, блять, не говори, что ты плачешь, Нана, — с кривой улыбкой и серьезностью в голове произнесла Джейн, обнимая ее плечи. — И не грози засунуть эту трость в мою задницу, хотя бы в такой-то момент.

Она почувствовала, как Молли усмехнулась и почти крепко сжала ее в своих объятиях.

Чувство прощания овладевало ими обеими, и если Джейн ссылалась на какую-то внутреннюю глупость и чересчур сентиментальность момента, то Молли знала правду и также точно знала то, что расскажи ее кому-либо, то никто бы не понял сути идти добровольно на смерть. Даже не во имя мнимой идеи.

Почему-то ей вспомнилась последнее выступление Хизер, на которое Джейн приволокли буквально силой. Нерадивая дочь снова выплюнула что-то неприятное в адрес матери и громко хлопнула дверью, давая волю своему бунтарскому и необузданному духу. Хизер не произнесла ни слова и лишь вернулась к букету, переданному курьером от одного из поклонников.

« — Разве тебе не обидно? — спросила одна из скромных наблюдательниц-солисток драматической сцены между матерью и дочерью. — И не хочется ударить ее за эту дерзость?

— Она ни в чем не виновата. Это я сделала ее такой»

Щеки и нос Джейн были красными не то от мороза, не то от подступивших слез, которые всегда норовили вырваться наружу в момент как этот. Нана выглядела прежней, и лишь в глазах появился какой-то нездоровый блеск.

— Не прощаемся, — Джейн погрозила как ребенку тонким пальцем перед ее лицом. — На Рождество я не планирую смотреть «Щелкунчика» и изображать, что мне нравится магия балетного искусства.

Молли кивнула.

Во всем была ложь во благо, по крайней мере, ей так казалось. Как с настоящей Джейн и ее дочерью, которую старшая Ригс так и не смогла уберечь, за что корила себя последние лет десять, когда думала об этом.

— Не стой так. Заболеешь, — добавила Джейн, решив, что на сегодня их разговор закончен, а ей предстоит заехать еще в одно место.

Она захлопнула дверь такси, отсалютовав Молли на прощание, и прислонившись виском к холодному стеклу, принялась рассматривать сияние снега, укутавшего шиферные крыши маленьких покосившихся коттеджей Дерри.

Та не оборачиваясь, вернулась в свою обитель и бросила взгляд на отъезжавшую машину, выглядывавшую из не задёрнутых гардин.

Здесь было привычно тихо.

Молли покосилась на отдельно стоящую коробку с книгами Уильяма Денбро (она была готова унести их с собой в могилу, если это потребуется) и вернулась к скрипучей софе. Ей чудилось, что сейчас в окно постучит клоун, а под пыльной подушкой окажется топор, который раньше был любимым средством самозащиты.

Тогда, стоя на крыльце, Молли увидела всю свою жизнь ярким диафильмом, в котором слайды сменялись с небывалой скоростью. Это не были моменты из детства, когда она восседала на коленях отца или тянула мать за золотую цепочку.

Она увидела себя бегущей во тьму с топором и крадущейся со старой винтовкой. Видела снова улыбку племянницы, которая была очарована каруселью и раскладывала товар по акции в супермаркете, справляясь с похмельем.

Ригс снова почувствовала запах, который всегда стоял в супермаркете, почувствовала, как стоит в горле ком после переизбытка алкоголя и тот забытый привкус унижения и бедности.

***

Последняя интерлюдия перед финалом, который был равен неизбежному забвению.

Билл Денбро не отвечал на звонки двое суток после исповеди, переплетенной с вспоминанием ушедших дней, а еще через сутки она узнала, что «Известный писатель Уильям Денбро, подаривший преданным читателям несколько мировых бестселлеров добровольно ушел из жизни».

Барбара призналась, что хотела извлечь хоть какую-то пользу из этого самоубийства и пренебрегла последней волей о закрытых похоронах, позаимствовав у нескольких литературных фондов средства на организацию похорон в одной из католических соборов Шеффилда.