Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот

– И это не всё, – сказала Мария-Антуанетта. – Появилось двадцать четыре куплета того же сорта.

– Худшей мерзости даже не придумаешь, – заявил барон. – Неужели вы оставите их безнаказанными?

Королева энергично покачала головой, и бриллиантовые серьги-подвески, стоявшие ей «каких-то» четыреста шестьдесят тысяч ливров, окружили ее голову мстительным свечением.

– Негодяя, сочинившего эту дрянь, будут искать. Если это мужчина, его отправят в Сен-Лазар, и, клянусь вам, он выйдет оттуда не скоро! А если женщина, наказание уже придумано: ее две недели подряд на два часа ежедневно будут выставлять у позорного столба на Новом мосту.

Госпожа де Полиньяк нежно обвила рукой шею Марии-Антуанетты и поцеловала ее в щеку.

– Вы правы, надо преподать им урок, – сказала она. – Только успокойтесь, не то вам станет плохо.

– И все это по вине короля, – продолжала королева. – Если бы он вел себя как нормальный мужчина, никто бы не лез в нашу семейную жизнь. Я едва ли не каждый день терплю подобные унижения. Позавчера я ужинала вместе с ним в его покоях и в шутку стала кидать в него шарики из хлебного мякиша. Он повернулся к господину де Сен-Жермену, военному министру, присутствовавшему там, и спросил: «Что бы вы сделали, граф, если бы вас начали так бомбардировать?» Сен-Жермен, который не выбирает выражений, ответил: «Все просто, сир: заклепал бы жерло вражеского орудия…»

Безенваль и госпожа де Полиньяк одновременно фыркнули со смеху.

– Вы находите это смешным, – обиженно сказала Мария-Антуанетта, – а я бы хотела увидеть вас на моем месте. Я не знала, куда деваться…

– А что на это сказал его величество? – спросил барон, неожиданно заинтересовавшись.

– Он? Вместе со всеми громко расхохотался, как болван, каковым и является. Но давайте поговорим о чем-нибудь менее грустном… Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.

Она повела своих гостей в соседний кабинет. На столе стоял какой-то предмет, напоминающий кукольный домик.

– Это восковая модель театра, который Мик построит мне в Трианоне, – объяснила королева. – Видите, здесь все есть, вплоть до двадцати четырех маленьких лампочек, освещающих его.

Фаворитка и Безенваль с любопытством наклонились над детально представленным белым с золотым залом с галереями, шелковыми драпировками и обтянутыми синим бархатом креслами и сценой, над которой разместился вензель королевы.

– Какая прелесть! – воскликнула госпожа де Полиньяк.

– Ведь правда? – заметила Мария-Антуанетта, чьи глаза блестели от удовольствия. Ее мозг обладал счастливой способностью моментально переключаться с неприятных тем на более радостные. – Мик мне обещал, что все будет готово к будущему году. Я прикажу ускорить работы, сад уже вырисовывается… Ах! Мне не терпится поскорее все завершить, чтобы я могла там поселиться. И больше никаких пышных переездов в Марли, в Компьень и Шуази! Я хочу иметь только одну летнюю резиденцию: Трианон! Мы будем там в своем кругу, и обещаю, скучать не… В чем дело, мадам Кампан?

В комнату неслышно, точно мышка, вошла молодая женщина, поднявшая на королеву острую мордочку с тонким носом и маленьким полным ртом.

– Мадам, – сказала она, – господин де Водрёй спрашивает, можете ли вы его принять, он должен сообщить вам нечто важное.

– Конечно, пусть войдет.

Через мгновение в комнату вошел Водрёй.

– Чума! Мой дорогой граф, – вскричала Мария-Антуанетта, протягивая ему руку, – какой на вас роскошный жилет! Сколько вышивки!

– Мадам, – напыщенно объяснил Водрёй, – это аллегорический жилет; если вы посмотрите на него вблизи, то увидите, что он изображает одну из моих плантаций на Сен-Доменг[33], с пальмами, негритянками и всем, что положено, вплоть до обезьян и попугаев.

Мария-Антуанетта заметила, что он обменялся взглядами с госпожой де Полиньяк, и подтолкнула его к молодой женщине:

– Где моя голова? Ну, поцелуйтесь же! Ладно, я закрою глаза, а вы, Безенваль, повернитесь лицом к стенке: эти игры вам уже не по возрасту.

Барон распрямился во весь свой немалый рост и вперил в королеву горящий взгляд:

– Если ваше величество бросает мне вызов, я готов немедленно дать опровержение вашим словам.

Мария-Антуанетта рассмеялась и повернулась к Водрёю, высвободившемуся из пухлых рук госпожи де Полиньяк и выглядевшему сильно возбужденным.

– В чем дело?

Граф понизил голос:

– Мадам, простите, что нарушаю ваш праздник, но я принес дурную весть. Вам, очевидно, неизвестно решение, принятое сегодня на Совете?

– Вы прекрасно знаете, – ответила Мария-Антуанетта, – что, если я не спрашиваю, король мне ничего не рассказывает о происходящем там.

– К счастью, у Морепа длинный язык… Да будет вам известно, что решено отозвать нашего посла из Лондона.

– Что… Де Гина?

– Вот уже несколько часов наш друг больше не посол; новость скоро будет объявлена официально.

– Как они посмели? – воскликнула Мария-Антуанетта.

– О! – огорченно протянула госпожа де Полиньяк. – Устроить такое де Гину, другу, который нам так дорог!

Печаль, отразившаяся на ее миловидном лице, потрясла королеву.

– Не бойтесь, моя милая, я сумею воспрепятствовать этому.