Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот

Потом прошли булочники и портные, кондитеры и каменщики; наконец, замыкая шествие, явились с лопатами и заступами на плечах могильщики и гробовщики с гробом, которых с трудом отправили обратно.

Мать дофина, защищенная колыбелькой, в которой лежал наследник трона, Мария-Антуанетта могла теперь бросить вызов двору и народу. Она понимала, что власть ее укрепилась, и теперь ждала лишь случая, чтобы испытать свою силу.

Ждать пришлось не долго. В начале ноября граф де Морепа слег с подозрением на гангрену. Ему был восемьдесят один год. Когда ему сообщили, что Лозон привез известие, что Вашингтон, Лафайет и Рошамбо принудили лорда Корнуоллиса к капитуляции при Йорктауне, он ответил: «Я уже не принадлежу этому миру». И действительно, умер два дня спустя, 21 ноября.

Кто заменит этого гибкого человека, льстеца, привычного к хитрым комбинациям? Предлагают герцога де Нивернуа, поговаривают о де Сартине и де Машо, всплывает даже кандидатура Шуазёля; мадам Аделаида проталкивает кардинала де Берни, а Вермон – своего друга и бывшего покровителя Ломени де Бриенна, архиепископа Тулузского.

Мария-Антуанетта счастлива, что может вставить свое слово. Она уже поднаторела в выборе министров. Руководствуясь советами Безенваля и Водрёйя, подстрекаемая госпожой де Полиньяк, она к концу 1780 года добивается назначения военным министром графа де Сегюра на место принца де Монбарре и оказывает сильное влияние на замену Сартина маркизом де Кастри в качестве морского министра.

Однако в мае ей не удалось предотвратить падения Неккера, который, неосторожно опубликовав отчет об истинном положении государственных финансов, пал жертвой недовольства двора и хитрых интриг Морепа.

А что дальше? Наученная опытом, Мария-Антуанетта обрабатывает мужа, поучает и наставляет. Нужен ли ему первый министр, чья власть тиранична? Неужели он недостаточно взрослый, чтобы править самостоятельно? Задетый за живое, Людовик XVI признаёт справедливость доводов жены. Претенденты могут лить слезы. У Морепа не будет преемника! Королева всех примирила – первым министром станет она сама. Ничто не будет предприниматься без ее одобрения, и скоро, хотя она и не посещает заседаний Совета, голос ее в нем станет решающим.

Серьезное заболевание графини д’Артуа и превратности войны с англичанами привели к тому, что официальные празднества по поводу рождения дофина состоялись в Париже лишь 21 января 1782 года, но с помпой, подобающей подобным церемониям. Зеваки радостно приветствовали короля, но королеву встречали прохладно.

В тот день, несмотря на здравицы, он пребывал в дурном настроении. Утром обнаружили прибитый к дверям Нотр-Дама памфлет, оскорбительный для Марии-Антуанетты и для ее супруга. В нем говорилось, что скоро короля и королеву отвезут под надежным конвоем на Гревскую площадь, сначала в ратушу, где они исповедаются в своих преступлениях, а потом на эшафот, где их сожгут заживо.

Подобные предсказания, сколь неприятными они бы ни были, возможно, не нарушили бы благостного душевного расположения монарха, если бы народное остроумие не прибавило болезненную для его отцовского тщеславия инсинуацию.

Рождение дофина вызвало оживление среди смутьянов. Недовольные, сплетники, все, кто ел не досыта – а число таковых увеличивалось ежедневно, – отрицали возможность того, что отцом наследника престола был Людовик XVI. Разве Мадам Руаяль[45] не была дочерью Куаньи? А в отношении нового ребенка Марии-Антуанетты выбор кандидатов на отцовство был еще больше: Водрёй? Артуа? Безенваль? Какая разница! Не все ли равно королю, если в результате ситуацию в его семье резюмировало это грубоватое четверостишие:

Луи, коли хочешь увидать
Рогоносца, ублюдка и б…
В зеркало на себя посмотри скорее,
Взгляни на дофина и королеву!

…Он вернулся… После четырех лет отсутствия он был здесь, загоревший, продубленный морскими ветрами, принесшими его к ней, хранящий в глазах отблеск незнакомых небес, еще окруженный миражами сказочной страны, в которой жил.

Первый же взгляд, которым они обменялись, стер прошедшие ожидание и сомнения. В глубине сердца Мария-Антуанетта нашла свою любовь нетронутой и чистой, подобной бриллианту, ценность которого не уменьшили прошедшие месяца и годы.

Они больше не боролись, покорившись своей судьбе, подчинившись таинственной руке, которая из холодной Швеции с ее тяжелыми елями и свинцовыми водами и пряной сладострастной Австрии привела их навстречу друг другу сквозь время и пространство в бесконечность, где бродят ищущие друг друга души.

Только что, в маленьком салоне, где они прощались, он рассказал ей о последнем плавании через океан и о том, как в виду берегов Южной Америки его корабль чуть не затонул во время бури, погубившей «Бургундию» и четыреста человек, плывших на ней. Рассказал о тоске, о бесконечной дороге и своем нетерпении, возраставшем по мере приближения к Франции, к Бресту, к Версалю, к ней, наконец!