Россия и ее империя. 1450–1801

Центральное место в сочинениях идеологического толка занимали отношения между правителем и его приближенными. Можно было бы ожидать, что здесь будет развиваться тема военной доблести – с конца XV века и на протяжении XVII века московские великие князья и бояре занимались присоединением новых земель и государственным строительством. Великий князь и бояре вместе представляли собой в первую очередь военную дружину – небольшую сплоченную элиту, добивающуюся успехов прежде всего на поле боя. Храбрость и мужественность – черты, которые легли в основу многих имперских мифов: так, династия Османов продолжала позиционировать себя как передовой отряд воинов ислама (гази), даже при том, что одновременно заимствовала византийскую и персидскую имперскую символику. Но в большинстве русских источников московского периода (художественные произведения, исторические труды, жития святых, похвалы князьям) качества, свойственные воину – мужество, доблесть, умение вести бой – отходят на второй план по сравнению с благочестием, что видно по жизнеописаниям тех немногих князей-воинов, которые почитались на Руси (Борис и Глеб, Александр Невский). Но одна из составляющих этики военной дружины звучит в церковных источниках громко и отчетливо: обязанность правителя уважать своих приближенных, оказывать им честь и советоваться с ними. Текст, созданный в XII веке и включенный в московские летописи, гласит, что Владимир любил свою дружину и советовался с ней об управлении землями и войском, а в «Летописце начала царства» (середина XVI века) говорится о том, как великий князь Василий III на смертном одре сказал своим людям: «Вы же, бояре мои, с вами Русскую землю держах, и вас во чти дръжах, и дети ваши жаловах, и во всех странах славен бых».

На практике правители раннего Нового времени нуждались в поддержке элит; это в особенности касалось Московского государства, где отсутствовала сколь-нибудь сложная социальная структура (средние классы, мелкое дворянство и аристократия, профессиональные группы), при помощи которой европейские короли осуществляли свою власть. Ожидание того, что правитель будет пользоваться советами своего окружения, фиксировалось по всей Европе в Средневековье и раннее Новое время, а также в монгольской Орде, с которой московские князья были знакомы лучше всего. Османские султаны в XVI веке намеренно демонстрировали свою отстраненность – признак высокого статуса, – наблюдая за заседаниями дивана и дипломатическими приемами с потаенных возвышенных мест. В Московском же государстве ритуалы и текст неизменно изображали правителей, окруженных духовенством и боярами. В летописях рассказывалось, что бояре – «доброхоты» и дают правителю хорошие советы, и в то же время осуждались те, кто отказывался присутствовать на заседаниях совета, или действовал по собственной воле, или «не доброхотствовал». Важно, что во всех сценах совещаний нет ни одного упоминания о спорах, несогласиях или компромиссе, составляющих суть реальной политики; недвусмысленно утверждалось, что советы даются для достижения стабилизирующего ситуацию «единодушия». Так, во время дипломатических приемов великий князь сидел на высоком троне, но всегда в присутствии бояр, рассаживавшихся вдоль стен палаты. Есть свидетельство, что в 1488 году Иван III отказался разговаривать с одним из дипломатов без своих бояр. В хрониках и дипломатических документах постоянно подчеркивалось, что великий князь спрашивал совета у бояр, прежде чем принять решение. Знаки уважения приближенным оказывались во время обеда, когда великий князь лично повелевал раздавать им еду и напитки, а также ценные подарки.

Позднейшие историки сделали из этой системы консультаций целый институт – Боярскую думу, словно речь шла о постоянном протопарламентском учреждении. В таком виде она являлась скорее воплощением фантазии историков: совещания с боярами устраивались постоянно, но разговор с каждым велся по отдельности, и часы таких встреч были четко установлены только в конце XVII века: число советников выросло настолько, что потребовалось придать процессу определенную форму. Это число, действительно огромное (почти 150 человек), знаменовало собой конец традиционных московских отношений – предельно персонализированных – между царем и его приближенными. Личные советы теперь давались в ходе совещаний, на которых присутствовал царь, немногие доверенные бояре и царские родственники.