Россия и ее империя. 1450–1801

Такими же бесформенными были и собрания представителей различных сословий (исключая крестьян) и созывавшиеся для обсуждения неотложных государственных вопросов: выбор новой династии (1598, 1613), налогообложение, судебная реформа, объявление войны и заключение мира. Источники упоминают примерно о 30 соборах между 1540 и 1653 годами. «Земские соборы», как их окрестили историки XIX века, не обладали ни одним из признаков парламентов раннего Нового времени (установленные сроки созыва, разделение на палаты, где заседали делегаты от разных социальных групп, выборный и/или представительный членский состав, законодательное разделение сфер компетенций, финансовые, законодательные и прочие полномочия, ограничивающие права исполнительной власти). Эти собрания, скорее, давали властям дополнительную легитимацию при наступлении политических кризисов или важных событий. Земские соборы не только являли собой образ идеального, совещательного правления, но, вероятно, служили также средством коммуникации между властью и обществом, и особенно – между центром и окраинами. Не являясь конституционным органом, Земские соборы удовлетворяли идеологические ожидания московских правителей-вотчинников.

Обязанность правителя прислушиваться к своему народу отражалась в личностном характере коммуникации монарха с подданными. Каждый должен был обращаться к великому князю (царю) напрямую в уничижительной для себя манере, прося, чтобы он «смилостивился» и «пожаловал» что-либо. В том, что касается языка обращения к правителю и раболепного ритуала, Московское государство наследовало чингизидам. Податели челобитных называли себя «холопами» (знать), «сиротами» (тягловое население), «богомольцами» (духовенство); само слово «челобитная» происходит от выражения «бить челом», хотя земные поклоны совершались лишь в крайних случаях (рис. 6.2). Эта раболепная терминология и придворные ритуалы, служившие возвышению правителя, сбивали с толку европейских дворян в раннее Новое время. Привыкшие к ожесточенной борьбе за привилегии знати и политические свободы, разворачивавшейся на протяжении XVI–XVII веков во Франции, Англии, Австрии, Польше и других странах, они буквально воспринимали такие обращения, как «холоп твой» или «раб твой», и обличали Московское государство за деспотизм. Но зачастую московские правители и вправду обладали той полнотой власти, на которую претендовали: они считали, что все подвластные им земли являются их вотчиной, щедро раздавали деревни с крестьянами (а тем более – завоеванные земли) служилым людям и фаворитам, вводили крепостную зависимость для крестьян, чтобы бесперебойно получать налоговые поступления и всегда иметь в своем распоряжении рабочие руки. Но используемый язык – когда царь выражался смиренно, а знать раболепно – определял параметры политического взаимодействия.

Рис. 6.2. Церковные иерархи и светские правители завоеванного Новгорода преклоняют колена перед Иваном III – в буквальном смысле «бьют челом» (миниатюра из Лицевого свода, середина XVI века). Личная подача прошения правителю была стандартной формой взаимодействия с царской бюрократией. Публикуется с разрешения издательства AKTEON

Сложное соотношение между идеологией и политической реальностью нагляднее всего проявлялось в судебной сфере. Здесь правитель получал возможность действовать в соответствии со своими обязанностями: защищать свой народ от несправедливости, карать зло, творить справедливый суд. В Московском государстве активно использовались средства судебной защиты: подданные представляли иски (связанные с земельными спорами, преступлениями, военной службой, тяглом и т. д.), суд рассматривал их от имени правителя. Челобитные с жалобами на социальную несправедливость подавались не только в индивидуальном, но и в коллективном порядке. Жалобщики ожидали действий и нередко не обманывались в своих ожиданиях; волна коллективных челобитных привела к принятию Соборного Уложения (1649). За обязательством правителя защищать их от несправедливости подданные различали механизмы моральной экономики. В 1636 году жители одного города, действуя по справедливости, расправились с осужденными преступниками (ставшими настоящим бедствием в этих местах), поняв, что воевода не намерен делать этого, так как получил взятку. Бывали и еще более критические обстоятельства, когда правители сами выполняли требования покарать осужденных; порой речь шла о смертной казни. Дважды во время сильнейших бунтов в Москве – в 1648 и 1682 годах – правители (в первом случае царь Алексей Михайлович, во втором случае регентша Софья, действовавшая от имени малолетних царей Ивана и Петра) приносили в жертву толпе продажных бояр, зная, что погасить народное недовольство можно только совершив акт в рамках моральной экономики. Поступая так, они осуществляли право на «священное насилие», к которому правитель мог прибегать в крайних случаях: совершить кровопролитие, чтобы защитить своих подданных от несправедливости какой угодно ценой.