Правящую элиту России в раннее Новое время трудно было назвать «благородным сословием»: обычно эти слова вызывают ассоциацию с европейскими грандами, чьи права на владение собственностью и участие в политике были защищены письменными документами, реализовывались в парламентах и других политических институтах. Английское благородное сословие в XIII веке добилось для себя таких гарантий, что было закреплено Великой хартией вольностей (1215). Вскоре после этого аналогичную всеобъемлющую грамоту получило венгерское дворянство (1222), а на протяжении XIV–XVI веков – польская и богемская знать. В каждом случае общеевропейская традиция совещания короля со своим окружением благодаря усилиям благородного сословия подвергалась институционализации, и возникали парламенты, обладавшие реальной политической властью.
В Московском государстве привилегии элит, напротив, были никак не защищены, здесь не имелось встроенных в систему государственной власти институтов, позволявших элитам осуществлять политическую власть или отстаивать свои права. Но даже в отсутствие юридической защиты Московское государство, несомненно, располагало долговечной элитой – сливками общества, которые пользовались социальными привилегиями, обладали высоким статусом, доступом к должностям, богатством и политическим влиянием. Джонатан Поуис употребляет слово «аристократия» для обозначения таких элит, существующих долгое время без законных грамот или прав. По его утверждению, для возникновения и дальнейшего существования аристократии более важны общественные и политические практики: корпоративное сознание, порожденное общим для всех мифом; корпоративная солидарность, подкрепленная земельными реестрами или родословным книгами, которые помогают ограничить численность элиты; внутрисословные браки; монополии на должности или производительные ресурсы, такие как земля и крепостные; исключительное право практиковать определенные занятия, такие как военное дело; характерный образ жизни (образование, одежда, язык, культура, развлечения наподобие охоты на лис в Англии); способность приспосабливаться к переменам в политической обстановке. Еще в допетровскую эпоху правящая элита России прибегала к таким социальным и политическим стратегиям, чтобы не утратить свое положение.
Это касалось не всех. Полупривилегированные группы (провинциальные казаки, стрельцы, гарнизонные войска) боролись за сохранение своих привилегий и статуса во время военных реформ, непрерывно шедших на протяжении XVII века, многие же, особенно стрельцы, обедневшие дворяне и однодворцы, теряли свой статус и становились солдатами в войсках нового образца или тягловыми государственными крестьянами. Однако владельцы крепостных образовали прочную элиту. Думные и московские чины, а также провинциальное дворянство отличались от остальных тем, что служили в рядах конницы, владели землей и крепостными, не несли тягла. Становясь все менее полезными в военном отношении, они сохраняли свою значимость для государства и свои привилегии. В соответствии с категоризацией Поуиса, они поддерживали групповую сплоченность через внутригрупповые браки и крепкие дружеские отношения, основанные на браках и системе покровительства. Они занимали высшие, самые доходные должности – как военные, так и гражданские. Применительно к XVII веку трудно говорить о сложившихся корпоративной мифологии, образовании и образе жизни, но многие группы провинциального дворянства обладали достаточным самосознанием, чтобы сообща подавать челобитные относительно защиты своих прав. Они продолжали оставаться элитой – хотя в середине столетия их статус понизился в связи с зачислением в полки «нового строя», где они жили на жалованье от государства, – благодаря доступу к власти и способности инициировать реформы, направленные на сохранение их привилегий, даже если отводимые им роли менялись.
О понятии аристократии: Powis J. Aristocracy. Oxford: Basil Blackwell, 1984. О концентрических кругах общества (а также оказавшая большое влияния концепция придворной политики): Keenan E. Muscovite Political Folkways // Russian Review. 1986. № 45. Р. 115–181.
О росте военной мощи и земельной политике: Hammond V. State Service in Sixteenth Century Novgorod: The First Century of the Pomestie System. Lanham, Md.: University Press of America, 2009; Hellie R. Enserfment and Military Change in Muscovy. Chicago and London: University of Chicago Press, 1971; Stevens C. Russia’s Wars of Emergence, 1460–1730. Harlow: Pearson Longman, 2007; Keep J. Soldiers of the Tsar: Army and Society in Russia, 1462–1874. Oxford: Clarendon Press, 1985.; Stanziani A. Bâtisseurs d’empires: Russie, Chine et Inde à la croisée des mondes, XVe – XIXe siècle. Paris: Raisons d’agir, 2012.