Сосредоточенные на менее плодородных северных землях, государственные крестьяне в большей степени, чем помещичьи, посвящали себя промышленной и торговой деятельности. Некоторые, особенно сообразительные и предприимчивые, путем удачной женитьбы или уговоров пополняли число посадских или даже добивались более высокого социального статуса. Некоторые основывали свое дело и владели крепостными, обходя законодательные ограничения. Восемнадцатое столетие было веком крестьянской торговли, и многие из тех, кто занимались ею, принадлежали к государственным крестьянам.
Крепостных усиление мобильности и перемены затронули в меньшей степени. Согласно В. М. Кабузану, в 1719–1744 годах доля крепостных в населении империи выросла с 48,4 до 50,4 %. Местами их проживания были в основном лесные районы центра и северо-запада, а к 1762 году – также Южный Урал и Новороссия. К концу века крепостные составляли более 70 % населения центральных лесных и лесостепных областей. В прибалтийских землях (Лифляндия, Эстляндия), которые Россия приобрела в XVIII веке, зависимые от немецких помещиков крестьяне были закрепощены еще в XVI веке, и это положение сохранилось в Российской империи (хотя финские крестьяне, проживавшие севернее, не были крепостными). Поскольку в Великом княжестве Литовском и Правобережной Украине с XVI века также шел процесс закрепощения, после разделов Польши (1772, 1793, 1795) проживавшие в ней крестьяне стали российскими подданными в качестве крепостных. Однако в Гетманщине крестьяне пользовались, по крайней мере формально, правом на переход вплоть до 1783 года. Во второй половине столетия, несмотря на ограничение переходов в Левобережной Украине (1783), доля крепостных в населении империи снизилась до менее чем 50 % в связи с демографическим ростом и заселением степей преимущественно свободными крестьянами и представителями других сословий.
Власть помещиков над крестьянами в XVIII веке усилилась, отчасти потому, что Уложение 1649 года и последующие законы, как отмечает Элиза Виртшафтер, не касались прямо отношений между теми и другими. Уложение теоретически прикрепляло крестьян и посадских к месту их жительства, особенно первых, поскольку поместья, принадлежавшие служилым людям, следовало обеспечить рабочей силой. Во многих случаях оно разрешало рассматривать крестьян как движимое имущество. Землевладелец мог переселять крестьян из одного поместья (или вотчины) в другое, требовать себе жену и детей возвращенного беглого крестьянина, если тот женился после бегства. В некоторых случаях он обязан был передать определенное количество крестьян жертве уголовного преступления. Все, что имел крепостной, считалось принадлежащим его хозяину и могло быть отобрано для покрытия долгов последнего. При этом крепостной в какой-то мере сохранял правоспособность: он мог выступить свидетелем в суде или получить возмещение за бесчестье, на него распространялось действие уголовного законодательства. Однако во многих случаях, когда дело происходило за пределами поместья, крепостного представлял его хозяин: любое договорное обязательство, в которое вступал крепостной (связанное с торговлей, ремеслом, наймом работников, покупкой земли или даже крепостных), заключалось от имени владельца поместья. В XVIII столетии эта двусмысленность, заложенная в законодательстве, принесла свои плоды.