При Екатерине II само государство создавало условия для расцвета интеллектуальной и литературной жизни, проходившей под знаком Просвещения. Начиная с 1769 года, при открытом содействии императрицы, возрождались и основывались литературные и сатирические журналы. В течение 1770-х годов она и сама писала в них, часто под псевдонимами, ведя споры на темы нравственности и недостатков общества. Екатерина была автором множества произведений, обычно нравоучительных, которым придавалась аллегорическая форма. В «Сказке о царевиче Хлоре» (1781), написанной для внука, мудрая ханша Фелица показывает юному царевичу достоинства, проистекающие от сдерживания страстей и торжества разума; в ряде пьес сатирически обличаются продажные чиновники и неучтивые дворяне, разоблачаются масонские «суеверия». Екатерина поощряла оживленные дискуссии в печати и в салонах, разрешая даже сатиру и шутливую критику в свой адрес, пока это не выливалось в политическую оппозицию. Николай Новиков и другие спорили с ней на страницах сатирических журналов. Взяв в аренду московскую университетскую типографию, Новиков начал публиковать сочинения по географии и истории, словари, источники по истории России, детскую, медицинскую и педагогическую литературу. Развивался театр, ставший одним из средств формирования просвещенческой культуры: комедии Фонвизина – «Бригадир» (1769) и «Недоросль» (1783) – были проникнуты моралью, основанной на религии, воспитании и служебном долге.
На протяжении 1770-х годов книгопечатание в основном находилось под контролем Синода, Академии наук и Московского университета. В конце десятилетия было разрешено открыть несколько частных типографий, и, наконец, в 1783 году последовал указ, позволявший всем частным лицам устраивать такие предприятия. Возможности для цензуры сохранялись – владельцы типографий были обязаны сообщать о своих изданиях в полицию. Однако соответствующие нормы не были определены, и цензурная активность властей то усиливалась, то ослаблялась. В 1780-е годы церковь стала оказывать давление на государство, желая, чтобы оно ужесточило надзор за частными типографиями; в 1785-м книжная лавка Новикова, чья масонская деятельность вызвала подозрения, была подвергнута обыску, но в итоге он отделался предупреждением. Между тем круг читающей публики расширился: теперь к ней принадлежали не только высокоученые поклонники литературных журналов, но и скромные жители провинциальных городов и деревень.
Процветала и народная литература, что свидетельствовало об увеличении числа грамотных. Существовали две ее разновидности. Иллюстрированные книги объемом от 20 до 100 страниц содержали адаптированные европейские романы и приключенческие повести, часто непристойные; они продавались по умеренным ценам, будучи рассчитаны на городских читателей. Дешевые лубочные издания были общедоступными, их можно было вешать на стены, а тексты – зачитывать перед скоплением народа либо петь на кухне и в жилых помещениях. Так же как гравюры на дереве и меди, лубок пришел из Украины в конце XVII века, получил широкое распространение в XVIII веке и стал массовым явлением в XIX столетии. В России преобладали лубки религиозного содержания, но были также нравоучительные сочинения и народные сказки, героями которых являлись люди самого разного положения, от крестьян до дворян. Как и более элитарный театр, лубки часто критиковали общественные недостатки в мягкой форме. В них осуждались продажные судьи и мужья-рогоносцы, пьянство и безнравственность, прославлялись такие добродетели, как умеренность, трудолюбие и строгость к себе.
Народная литература в России, в отличие от европейской, не содержала иллюстраций и текстов откровенно политического характера. В Европе власти издавали листки с гравированными изображениями и описаниями казней, чтобы заручиться народной поддержкой; антиправительственные листовки и брошюры, напротив, восхваляли социальных бандитов или бичевали политиков. В России же ни официальные, ни частные издания не касались политической сферы. Некоторые затрагивали ее, но лишь в аллегорической форме: так, многократно воспроизводившийся лубок «Как мыши кота хоронили» считался сатирой на Петра I, другой же – «Славное побоище царя Александра Македонского с Пором царем Индийским» – считался, наоборот, славословием в адрес Петра. Отсутствие явно выраженных политических тем – наказание, бунт, восстания – может быть объяснено цензурой, прямой или скрытой. Религиозные лубки должны были одобряться синодальными цензорами, светские – владельцами типографий, и хотя за этим следили иногда более, а иногда менее строго, все, похоже, понимали, где проходят границы дозволенного.