В этом Московское государство следовало примеру большинства империй, создавая наднациональную идеологию на основе господствующей религии – преимущественно, но не исключительно. Имперская идеология должна обращаться ко всем проживающим в государстве народам. Как напоминает Кэрин Барки, умелый правитель империи покровительствует господствующей религии, но не позволяет церкви заправлять всем. К примеру, в Османской империи султаны-сунниты открыто вступали в союз с суфиями, а мусульманские судьи-кади по всей империи должны были выносить решения на основе шариата, местных обычаев и султанских постановлений, безо всякой догматики. Точно так же и в России саморепрезентация государства основывалась на православии, но церковные интересы почти везде были подчинены политическим. Терпимость к местным верованиям, которую проявляли монголы, была воспринята не только русскими государями, но и османскими султанами – по выражению Барки, все народы в их империи были «разделены, неравны, защищены». На практике это означало, что только представители господствующей религии, будь то православие или ислам суннитского толка, могут заниматься обращением иноверцев; но соответствующие кампании проводились редко. Другим религиям присваивался более низкий статус. В Османской империи немусульмане платили более высокие налоги и носили особую одежду либо другие знаки различия; в России же неправославные часто уплачивали более низкие подати и освобождались от некоторых повинностей (например, от рекрутской), но имели ограниченный доступ к государственным должностям и, как уже говорилось, порой становились жертвами миссионерской активности, когда их земли становились предметом чьих-либо устремлений (Среднее Поволжье, Башкирия). В обеих империях представители господствующей религии рьяно преследовали тех, кого считали еретиками: в России – староверов и униатов, в Османской империи – шиитов.
Таким образом, Московское государство, обращаясь к византийскому православию, закладывало основы своего имперского воображаемого, но при этом не ограничивало себя. Византия предоставляла богатый набор средств для выдвижения претензий на легитимность: литературные произведения (хроники, жития святых), религиозные ритуалы, политические церемонии и регалии, иконы и фрески, церковная архитектура, развитая политическая теория, касавшаяся взаимодействия правителя, государства и общества. В конце XV – начале XVI века сочинители и художники при дворах великого князя и митрополита, пользуясь византийскими образцами, создавали образ Московии как могущественной и благочестивой державы. Этот образ воплотился в коронационных церемониях (1498, 1547), иконах, фресках, летописях. Были и заимствования из других источников. Так, при Иване III государственным символом стал римский двуглавый орел, взятый у Габсбургов, занимавших престол Священной Римской империи, а в 1510–1520-е года Россия, наравне с другими европейскими державами раннего Нового времени, стала пользоваться античным наследием. В «Сказании о князьях Владимирских», которое приписывается различным авторам, имевшим литературные или дипломатические связи с Европой, говорится о передаче императорских регалий от римского императора Августа византийскому императору, а от него – Владимиру Мономаху, великим князьям Владимирским и, наконец, московским правителям. К этому времени превосходный головной убор филигранной узбекской работы, попавший в Москву до XV века, был оторочен мехом, снабжен крестом и драгоценными камнями и получил название «шапки Мономаха» – он должен был подкрепить претензии на translatio imperii. «Сказание» имело широкое распространение и частично послужило основой для церемонии венчания на царство 1547 года. Особенно это касается сцены, в которой великий князь совещается со своими приближенными: ее с большим тщанием воспроизвели на «Мономаховом троне» – царском месте в Успенском соборе Московского Кремля.