Россия и Германия - стравить ! (От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона)

- Ваше величество, от поста посла в Берлине я не имею права отказаться, но опасаюсь оказаться в Берлине не на месте... Я не привык к дипломатическим тонкостям, а в Берлине учитывают каждое слово.

Николай слушал без видимого неудовольствия, и Коковцов решился:

- И, если честно, я также боюсь, что мое убеждение в сохранении мира во что бы то ни стало может встретиться с иными тенденциями у тех наших кругов, которые преследуют так называемую "национальную" политику...

Слово "национальную" Коковцов произнес подчеркнуто, явно ставя его в кавычки, но Николай на это внимания обращать не пожелал, разъяснений не попросил, и вяло произнес:

- Я не могу Вас насиловать, и я с удовольствием сохраню за Вами Ваше теперешнее положение. Передайте Сазонову, что он может прислать мне доклад о назначении его кандидата.

Выбор пал, как мы знаем, на С. Свербеева, человека, по оценке Коковцова, "поразительно ничтожного". И он оказался идеальным передатчиком идей "шефа" Сазонова и закулисных шефов "шефа".

В представленном полностью документальном эпизоде, как в капле грязной воды, можно обнаружить полный набор бацилл, отравлявших российский государственный организм: вялость и нерешительность царя, неумение даже верно, подлинно национально мыслящей части его окружения переломить эту вялость и активная суета якобы национальных сил, направляемых "англо-французской" Антантой.

Тем не менее Николай даже накануне обвала 1914 года сомневался. Кайзер при всей своей самоуверенности тоже колебался. Узнав о том, что Пашич почти согласился с ультиматумом Вены, он пишет статс-секретарю фон Ягову, что Австро-Венгрии следует ограничиться дипломатическим успехом и войны не начинать. Милюков потом утверждал, что Вильгельм "увлекся идеей войны с Россией", но забыл, что он сам в то время публично "увлекался" идеей войны с Германией, Кайзер же раздумывал. Провести мобилизацию ему было на много проще, чем Николаю. Генерал-полковник Гельмут фон Мольтке-младший как-то обмолвился, что германская армия пребывает в состоянии "постоянной мобилизации", но за ним стояла не готовность к агрессии, а продуманность, организация, хорошо развитая дорожная сеть и крайне высокие воинские качества запасников, даже более боеспособных, чем молодые солдаты срочной службы.

Нам после объявления мобилизации сложно было ее начать и непросто остановить. На "техническую невозможность" демобилизации в Петербурге и напирали, но...

Конечно, это вечное российское "но" значило немало: не так уж и сложно было нашу мобилизацию при желании остановить...

Ведь к полудню 1 августа объявленная утром 31 июля мобилизация еще не вышла, конечно же, из стадии освоения мобилизационных предписаний должностными лицами и получения ими мобилизационных сумм. Приостановить еще не начавшиеся сборы было возможно, но (еще одно "но") не для сановного Петербурга.

После войны велось много споров о том, можно ли было избежать войны, не поторопились ли в Берлине с последним ультиматумом. Спорили немцы-социалисты Бернштейн и Каутский, перебирали варианты наш Тарле и немец Дельбрюк, но значение имел только тот факт, что война была решена. И сараевские выстрелы лишь произвели сербы, а подготовили для них почву да-а-а-леко не они.

Война была решена, и русскую махину раскручивали вовсе не для того, чтобы в последний момент ее остановить...

В семь вечера граф Пурталес вновь вошел в кабинет Сазо нова. Было видно, что он сильно волнуется. Прямо с порога посол задал вопрос:

- - Готово ли русское правительство дать благоприятный ответ на ультиматум Германии?

- Нет, мы не можем отменить общую мобилизацию, но по-прежнему расположены к переговорам для разрешения спора мирным путем.

- Господин министр, я опять спрашиваю, готово ли русское правительство дать благоприятный ответ на ультиматум Германии? Я хотел бы указать на тяжелые последствия, которые повлечет за собою ваш отказ считаться с этим германским требованием...

- Нет, господин посол, мобилизацию не остановить.

Пурталес вынул из кармана сложенный лист бумаги и дрогнувшим голосом произнес:

- Итак, я спрашиваю в третий раз, господин министр, готово ли русское правительство дать благоприятный ответ на ультиматум Германии?

- Увы, граф, я не могу дать вам другого ответа, кроме уже услышанного Вами...

Теперь у Пурталеса дрожали и голос, и рука с бумагой, но он закончил:

- В таком случае, мне поручено моим правительством передать Вам следующую ноту.