Россия и кочевники. От древности до революции

Интеграция затронула и судебную систему. Согласно «Уставу об управлении инородцев» 1822 г., по уголовным преступлениям кочевники подлежали суду в государственном суде по общим законам. По гражданским делам они могли решать дела сами. У казахов в судебном управлении оставалась определенная специфика, и полное введение всех норм российского судопроизводства произошло в 1898—1899 гг.[528]

Кочевники были равноправными подданными России. Они получали паспорта и обладали свободой перемещения по стране и за рубеж[529]. Как уже говорилось, трансграничная миграция кочевников была обычным делом – в основном «с чисто хозяйственной целью»[530], т.е. связанной с выпасом скота. Так, буряты свободно перемещались через российско-китайскую и российско-монгольскую границы, уходя на сопредельную территорию во время смены летних и зимних стойбищ[531].

Представители кочевых народов имели право отдавать детей для обучения в государственные учебные заведения или могли создавать собственные школы (с разрешения гражданских губернаторов или областных начальников). Так, в 1810-е гг. были открыты школы-интернаты для казахских детей во всех уездных городах Акмолинской и Семипалатинской областей. С 1892 г. открывались передвижные аульные школы[532].

Представители всех кочевых народов по-прежнему были освобождены от несения военной службы, однако могли по-прежнему служить на добровольных началах, в том числе в казачьих подразделениях.

Многие кочевые народы платили ясак, подушевой налог, сбор «за кочевание»[533]. Кроме того, они участвовали в «общих повинностях», установленных местными властями. Характерно, что представители кочевников пытались «торговаться» по поводу налогообложения. Так, в апреле 1809 г. султан Т. Урусов писал российским властям о согласии платить ясак по 1 руб. с души мужского пола – «но с тем только, чтобы не было брато с нас рекрутов, гоньбы, подвод» (много аналогичных прошений было подано и от других султанов)[534].

Конкретный формат налогообложения зависел от региона. Так, в 1830-х гг. казахи Сибирского ведомства были обложены ясачной податью (со ста голов скота взималась в казну одна голова), а кочевое население Оренбургского ведомства – кибиточной податью (с каждой кибитки, под которой понимались любое жилище и хозяйственная постройка, взималось 1,5 рубля серебром). В 1854 г. в Семипалатинской обл. налоговые квоты были повышены и составили одну голову скота с шестидесяти. Во Внутренней Орде первоначально кочевники-казахи были обложены налогами – зякетом и согумом в пользу казны, а с 1860 г. – окладной податью[535] (подушным налогом). Ясак с головы скота был тяжелым бременем для кочевников, и процесс его сбора вел к злоупотреблениям[536]. В Туркестанском генерал-губернаторстве кибиточная подать с 1868 г. составляла 2 руб. 75 коп.[537]

В 1867—1868 гг. вместо ясака все казахское население было обложено единой кибиточной податью, размер которой возрос до 3 руб., а после реформ 1886 и 1891 гг. – до 4,5 руб. Одновременно казахи платили другие налоги и пошлины, а также исполняли почтовую и подводную повинности[538].

Если прежде разного рода сборы и подати в условиях традиционного кочевого общества (зякет, согум, шибага и др.) в пользу казахских ханов и властителей были незначительны, нерегулярны и носили скорее добровольный характер, то отныне была установлена жесткая фискальная система. Всего в счет ясака к середине 1860-х гг. в Оренбургском и Сибирском ведомствах было собрано более 3 млн руб. серебром, а в счет кибиточной подати – более 4 млн руб.[539]

Хотя земли кочевников стали государственной собственностью, у кочевников осталось право пользования ими[540] в обмен на уплату налогов[541]. Факт налогообложения казахского населения трактовался колониальной администрацией как свидетельство государственной собственности на «кочевые» территории[542].

Согласно «Уставу об управлении инородцев» 1822 г. кочевники ограждались «от взаимных стеснений, какие могут производиться от перехода одних племен на земли, другим племенам принадлежащие… без обоюдного на то согласия». Русским и другим переселенцам строго запрещалось самовольно селиться на землях кочевников, хотя они могли их брать в аренду. Тем не менее земельный вопрос в «кочевых» регионах приобретал все бóльшую остроту.

Земельная политика России привела к появлению у кочевников понятия собственности на землю. Однако окончательному принятию ими этого правового института в его «европейском» смысле мешало то, что система поземельных отношений среди номадов определялась отношениями частной собственности не на землю, а на скот (земля без скота для них не имела ценности)[543]. Это затормозило понимание кочевниками необходимости юридического закрепления за собой территорий, проведения землеустройства, получения документов о праве на землю, что и привело к потере ими земель в конце XIX – начале ХХ вв., о чем будет рассказано далее в книге.