Россия и кочевники. От древности до революции

Впрочем, в некоторых местностях у кочевников были реальные излишки земли. Об этом говорит факт сдачи ими своих земель в аренду прибывавшим переселенцам. Вопрос о том, «вправе ли киргизы-кочевники Туркестанского края сдавать в аренду третьим лицам состоящие в их пользовании земли», даже рассматривался в Сенате в апреле 1907 г.[724] Правда, возможно, что излишки земли были только у некоторых, самых богатых представителей кочевого общества. Ввиду того, что земля выделялась кочевникам по количеству скота, баи могли представить в качестве «своего» весь скот родовой общины и за это получить много земли. Было известно, что оседлые казахи, имевшие до 300—400 дес. пашни и торговый оборот в несколько сот тысяч рублей, выдавали себя за «кочевников», чтобы прибрать к рукам земли настоящих кочевников-скотоводов[725].

Таким образом, власти вольно или невольно позволили богатым казахам сконцентировать в своих руках огромные земельные площади. Они делали это путем рассеивания мелких обрабатываемых земельных участков на обширной территории и затем фактически захватывали ее всю[726]. При этом было проигнорировано тяжелое положение тех представителей коренного населения, у кого земли было недостаточно или не было совсем[727]. Кроме того, как писал А. Букейханов, «по горькой иронии судьбы право собственности на землю в степи имели только несколько лиц из среды киргиз[728], предкам которых была пожалована земля за сомнительные для киргизского народа заслуги»[729]. (Очевидно, под такими собственниками земли он имел в виду тех, кто служил царской администрации.)

Критика изъятия земель у кочевников и установления норм для кочевания была распространена в России уже в те годы. Одним из главных вопросов, который задавали критики, был «экзистенциальным»: можно ли вообще считать степь «пустой», чтобы «изымать» из нее какие-либо земли для переселенцев? А. Букейханов писал, что «киргизы[730] считают всю степь своею, в ней нет и пяди земли, на которой не пасся бы, в то или иное время года, киргизский скот, разумеется, за исключением негодных для пастбища мест»[731]. Российский этнограф и сотрудник Министерства земледелия и государственных имуществ Н.А. Дингельштедт отмечал, что, даже если «кочевые» земли никому конкретно «не принадлежат… они находятся в вечном пользовании или, вернее, принадлежат всему кочевому населению». Он подчеркивал, что «свободной земли в действительности нет, и ее можно найти, только отняв у кочевников». Так, когда после 1884 г. в Туркестане было найдено 30 участков для переселенцев, «оказалось, что везде эта земля находится в чьем-либо пользовании, и потому ее приходилось получать не иначе как с боя»[732].

Некоторые эксперты – например В. Остафьев – считали, что норму земли, необходимой для кочевания, просто невозможно вычислить из-за разницы в топографических, природных и климатических условиях, а также «при незнакомстве с условиями кочевого хозяйства»[733]. Д.А. Клеменц писал, что «при кочевом быте надел подушевой или пообщинный, велик он или мал… расстроит хозяйство», т.к. «при подвижном инвентаре и право пользования землей должно быть подвижное»[734].

Другие эксперты уверяли, что нормы все-таки можно вычислить, но власти их занижали либо другим образом рассчитывали неправильно. Депутат Государственной думы Т.И. Седельников писал, что Ф.А. Щербина «не был сам сколько-нибудь компетентным в межевом деле и не имел в числе своих сотрудников ни одного специалиста-землемера», не выезжал на полевые исследования, а брал «словесные показания киргизов[735] о границах их землепользования». Поэтому «там, где по данным Щербины, числилось 25 000 дес., в натуре оказывалось иной раз всего только 6000 дес., и обратно». Т.И. Седельников считал, что Ф.А. Щербина и А.А. Кауфман занимались организацией «совершенно незаконного отобрания киргизских земель под переселенческие участки», хотя вместо этого им следовало «заняться сложным и трудным делом поземельного устройства самих киргизов»[736]. Интересно, что впоследствии, в 1917 г., сам А.А. Кауфман тоже стал критиковать программу «изъятия» земель у кочевников, выражая негодование тем, что «предполагаемые “излишние” земли отбирались под переселение без предварительного отвода… наделов» местному населению[737].

Высказывалось также мнение о необходимости ограничить или вовсе прекратить переселение крестьян на «кочевые» земли – например, В. Бенкевич выступал за такой шаг «в интересах скотоводства»[738].