Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Обращает на себя внимание, что православие, в его проявлении в славяно-молдавском летописании и в политике церкви, особенно в первые десятилетия XX века, сыграло важную мобилизационную роль в утверждении молдавской идентичности.

В ходе становления румынского государства, в отличие от Бессарабии, в православной традиции страны наблюдается важное изменение – отказ от ведения богослужения на церковнославянском языке. В связи с этим в монастырях происходит ревизия литературы на указанном языке. Начинается отдаление от Московского патриархата. Наибольшее расхождение началось после того, как румынская православная церковь перешла на использование григорианского календаря, в отличие от бессарабских священнослужителей, продолжавших пользоваться юлианским календарем.

Важно подчеркнуть, что то самое историческое разделение, о котором писал С. Хантингтон, сохраняется в Румынии (в умах и сознании тех, кто занимается этой тематикой; основная масса населения фокусирует свое внимание на повседневных проблемах) и Республике Молдова. В последнее время вплоть до настоящего момента бушуют нешуточные страсти борьбы за румынскую или молдавскую идентичность. Рассчитывать, что в обозримом будущем что-либо изменится, не приходится.

Уважаемый читатель, познакомившись с текстом книги, обратил внимание на неоднородность бессарабской элиты, которая во второй половине XIX в. состояла из сторонников общерумынской идеи, из русских чиновников и офицеров, а также лояльного молдавского дворянства. Время и специфика вошедшей в состав России Бессарабии создали условия для вовлечения молдаван в русскокультурное пространство, отдаляя тем самым последних от идеи формирования общерумынского этнокультурного ПОЛЯ.

С другой стороны, большинство населения Бессарабии представляло крестьянство, оказавшееся под сильным влиянием слова Божьего и русского законодательства. Сказались отсутствие массового образования, наличие этноязыковых барьеров и нахождение вне процессов этнонационального строительства румынского государства, в которое оказались вовлечены запрутские молдаване. Это привело к консервации бессарабской молдавской региональной идентичности.

На специфику молдавской идентичности оказывало влияние и усиление славянского компонента в ходе добровольной ассимиляции части беженцев из регионов Украины и России в Бессарабию, которые, скрываясь от преследований, записывались молдаванами.

Вместе с тем вовлеченность бессарабских молдаван в развитие российской государственности и раскол с соэтниками из запрутской Молдовы способствовали выработке синдрома провинциальности – комплекса, который сохранился при формальной молдавской государственности в последующие годы советской власти и дает о себе знать и на современном этапе – в годы независимости Республики Молдова³.

Продолжая разговор об идентичностях, важно отметить, что кривая молдавской этнической идентификации XIX – начала XX в. была не единственной проблемой того периода. Именно тогда осуществляется постепенная трансформация русинской идентичности в украинскую и молдавскую⁴.

Тогда же происходит процесс окончательного структурирования гагаузского самосознания на землях Буджака. И первым, благодаря кому наука и читающая масса россиян узнали о существовании гагаузов, был русский генерал Валентин Александрович Мошков.

В настоящее время отдельные авторы подвергают активной критике использование формационного подхода советскими и частью современных историков, в том числе при характеристике процессов, происходивших в Бессарабии XIX – начала XX в.⁵