Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Если со сказанным выше можно согласиться, то утверждение о том, что «для русских, болгар, даже для молдаван, Бессарабия имеет мало национального, исторического интереса», звучит по меньшей мере спорно. Объяснение сказанному автор видит в том, что «племена, здесь поселенные, не искони живут в Бессарабии, служившей приютом многим различным народам»¹⁹⁹. Впрочем, приведенный вывод Защука свидетельствует и о том, что на момент описываемого им времени этнический вопрос в Бессарабии остро не поднимался. Льготы различным этносоциальным сообществам: молдаванам, задунайским переселенцам, немцам, швейцарцам и др. одновременно снимали этническое напряжение.

Вместе с тем было бы ошибкой утверждать, что в Бессарабии того времени не существовало этносоциальной иерархии. Она была, и на ее низовых ступенях находились цыгане, евреи, старообрядцы, но никак не молдаване. При этом все этносоциальные слои населения эпизодически испытывали всплески политики русификации.

Обращает на себя внимание значительное количество белых и черных священнослужителей, называемое автором, – 8112 (один священник на 600 прихожан)²⁰⁰. Столь значительное их число лишний раз свидетельствует о том, какая существенная роль отводилась православной религии в крае.

А. Защук подчеркивает положение и статус сельского священника. С одной стороны, там, где он пользуется уважением, царане обрабатывают выделяемую ему землю (обычно 33 фальчи) в складчину (клакой), за что священник угощает работников. При этом автор подметил важную деталь: «Быт сельского священника в Бессарабии ничем не лучше быта простого, небогатого царанина, от которого сельское духовенство можно иногда отличить только по одежде и бороде²⁰¹»²⁰². Данное наблюдение важно констатацией того, насколько бессарабское духовенство было приближено к местному крестьянству своим социальным положением. Это делало его своим в среде местного крестьянства, еще больше приближая ценности православия. Дело в том, что у молдаван, как у земледельческого народа, хорошим хозяином («господар бун») считался тот, кто работал на земле. Всякого рода ремесло понималось как дополнительный навык, не исключающий главного – работы с землей. Те же, кто занимался, например, торговлей, автоматически выпадали из привычного у молдаван преставления о достойном хозяине, даже если они были богаче²⁰³.

Автор указывает на необходимость улучшения образования среди лиц духовного звания, обучения их основам медицины, в силу малочисленности врачей (один медик на 35 000 селян)²⁰⁴.

А. Защук представляет подробную картину религиозного и светского образования в крае. Религиозное образование обеспечивали семинария и духовное училище. Светскому образованию он посвятил отдельный исторический очерк. В нем он обратил внимание на роль России в распространении образования среди молдаван, указав на обучение боярских детей в греческой гимназии при Санкт-Петербургском артиллерийском корпусе, «для обучения единоверных с Россиею: молдаван, болгар, греков и сербов»²⁰⁵.

В первой половине XIX в. в крае начинают открываться разного рода светские учебные заведения²⁰⁶. Для образования низших сословий отдельные священники открывали при приходах домашние заведения для обучения грамоте²⁰⁷.

Таким образом, со всей очевидностью прослеживается положительная динамика развития учебных заведений в первой половине XIX в., и, тем не менее, судя по приводимой автором статистике, в середине столетия в крае обучался только 1 человек из сорока²⁰⁸.

Медленно и непросто шел процесс распространения книжной культуры в крае. Об этом Защук сообщает в отдельном параграфе. Исследователь подчеркнул, что в Бессарабии (на момент написания книги) находилась всего одна публичная библиотека в Кишиневе, открытая в 1830 г., ранее всех других библиотек Новороссийского края. При этом интерес к печатному слову долгое время был весьма скуден. Как писал сам Защук, «в это время в обществе еще мало чувствовалась потребность чтения, как видно из дел библиотеки, в 1833 году насчитывалось только 56 читателей, в 1837-м их было 48, а затем, в промежутках этих годов и даже в последующие годы цифра читателей не увеличивалась»²⁰⁹. К 1860 г. число читателей увеличилось в июле до 476 человек. Библиотека стала одним из центров проведения досуга. Ее огни стали светиться и по вечерам.

Любопытно, что из бессарабских пишущих людей А. Защук выделил лишь немногих, среди которых: протоиерей П. Куницкий, архиепископ Кишиневский и Хотинский Д. Сулима, экс-старший советник бессарабского областного правления В. Шостак, ученый-садовод Г. Денгинг, доктор Гриневецкий; из беллетристов он отмечает таких как Г. Гербановский, В. Побыванец и добавляет: «Следует упомянуть еще о г. Стамати <…> (Стамати-Басарабян) <…>, кроме Стамати-Басарабянина (так в тексте. – Прим. авт.\ в области существует еще другой г. Стамати, помещающий разнообразные статьи своего произведения по разным периодическим изданиям»²¹⁰.