Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Тут необходимо сделать пояснение, дело в том, что Афанасьев-Чужбинский оставил весьма подробные наблюдения, посвященные украинскому населению, проживающему на Днепре (1-я часть его очерков) и русино-украинского населения Днестра (2-я часть очерков). Поэтому внимание к нему как к исследователю украинской темы не случайно. Но вторая часть его очерков помимо русино-украинцев подробно освещает жизнь и быт евреев и молдаван. Впрочем, мы еще остановимся на данной работе, когда будем говорить об изучении украинского и еврейского населения Бессарабии авторами из России.

Положительную характеристику работ Александра Степановича, с рядом заслуженных замечаний, можно встретить у украинского исследователя советского и постсоветского периода – Владимира Федоровича Горленко²⁸².

Богатый фактологический материал требует более детального рассмотрения труда А.С. Афанасьева-Чужбинского «Поездка в Южную Россию».

Очерковость работы Афанасьева-Чужбинского хорошо разбавлена документальным стилем (беллетристический жанр этому благоприятствует). В очерках повествуется об отдельных сторонах жизни населения Поднестровья, будь то ведение сельского хозяйства, социальная иерархия на селе, взаимоотношения местного населения с евреями, нравы, народный досуг и т. п.

Поэтому многие его описания скорее сродни подробному этнографическому дневнику этнографа-полевика. Туда попадает немало того, что не отражается в официальных отчетах и в публикациях, но что не менее ценно для представления о реальном положении народа.

Вот, например, попытка Афанасьева-Чужбинского представить положение владельческого крестьянина без прикрас: «Известно, что крепостное право в Бессарабии тяготеет над одними цыганами, составляющими класс дворовых; но собственно крестьяне свободны и живут на владельческих землях по контракту, основанному на обоюдном договоре. В силу положения, составленного землевладельцами и утвержденного правительством, помещик за землю, даваемую крестьянам, пользуется от последних только 12 днями работы в год да десятой частью от продуктов; затем не существует никаких взаимных отношений. Сельские общины избирают старосту, группируются в волости под начальством тоже выбранного головы и, по-видимому, пользуются самоуправлением под ведением земской полиции. Но в самоуправление вкралась помещичья власть, ибо помещик может наказать крестьянина за леность и грубость по закону самым незначительным количеством ударов. Казалось бы, чего и желать более. Край должен благоденствовать, и он действительно благоденствует… на бумаге, в отчетах начальства. На деле выходит совершенно другое, и нет у нас в России беднее и угнетеннее сословия, как бессарабские владельческие крестьяне вследствие злоупотреблений чиновничества и отчасти по причине доверия правительства к составителям положения о распределении рабочего времени. Двенадцать рабочих дней в год, казалось бы, какое слабое вознаграждение за землю; но эта самая незначительность и должна возродить подозрение в существовании какой-нибудь недобросовестной лазейки, без чего дворянство могло бы служить образцом гуманности и высоких христианских добродетелей. Я сам думал сначала, что владельческие крестьяне народ ленивый и неблагодарный, бедность их приписывал пьянству и непростительной беспечности, ставил им в пример прочие губернии, где крестьянин отдает половину труда, а все-таки при усердии и заботливости имеет кусок хлеба; но ближайшее знакомство с краем открыло мне глаза, и я убедился, что бессарабский крестьянин работает больше других и что личность его не избавлена ни от побоев, ни даже от истязаний. Многим это может показаться невероятным; найдутся люди, готовые опровергать меня, вооружась печатными постановлениями; но ведь я недаром жил по деревням Бессарабии. Заметьте, что везде, говоря о рабочих днях, помещик прибавит прилагательное пунктовый, а пунктовый день к обыкновенному рабочему дню относится как один к восьми или, по крайней мере, к семи… Приказчик, а иногда и сам посессор, вооруженный длинной плетью, точь-в-точь американский плантатор, присматривает за рабочими, и нередко кнут безнаказанно гуляет по спине свободного крестьянина»²⁸³.

Автор подчеркивает, что сами помещики редко проживали непосредственно в имениях, а тем более вмешиваясь в их управление: обычно они отдавали их в посессию «грекам, армянам, полякам, молдаванам, евреям и кое-где русским. Заплатив помещику порядочную сумму, посессор заботится только о наживе, и от подобного господина трудно ожидать гуманных стремлений, да и мечтать о гуманизме было бы как-то дико при взгляде на поименнованные национальности»²⁸⁴.