Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Штирбей отмечал, что ранее примитивные нравы жителей способствовали спокойствию страны, однако «время бесповоротно изменило эту простоту, эту привычку уважать правительство и подчиняться ему». Революционные события 1848 года посеяли «вредные семена непокорства и анархии»[1213]. В этой ситуации правительство не могло найти прочную поддержку у крестьян, поскольку последние получали благодеяния или выносили тяготы, «не будучи еще в состоянии понять, откуда они происходят». Буржуазия «практически не существовала в Валахии», и те немногие ее представители, которые начали появляться, «еще не осознают ни своих истинных интересов, ни обязанностей». Оставался лишь класс государственных чиновников, однако, за немногими исключениями, этот класс привык эксплуатировать страну в своих интересах: «Они враги всякого способствующего улучшениям правительства; тем не менее это единственный активный здесь класс, готовый предоставить свои услуги всем честолюбцам, которые захотят его направить на разрушение, только чтобы перессориться вокруг останков свергнутого правительства и все начать снова». В довершение всего Балта-Лиманская конвенция вновь ограничила срок правления господарей семью годами и тем самым лишила княжества «единственной защиты от дурных страстей», которую предоставляло пожизненное избрание господарей в соответствии с Органическими регламентами. В результате «самый последний боярин… представляет себя господарем» и, не стесняясь, действует для «подрыва существующего порядка, поскольку знает, что единственным наказанием для него может стать заключение в монастыре на несколько месяцев»[1214].

Штирбей также сожалел о возросшем влиянии Порты в княжествах после 1848 года: в то время как Александру Гика и Георге Бибеску не написали османскому правительству и 10 писем за 14 лет их правления в Валахии, ныне Порта «имеет дело до мельчайших деталей управления и осуществляет активный, ревнивый и досадный надзор». После заключения Балта-Лиманской конвенции османское правительство превратилось в главного спонсора политических преобразований в Молдавии и Валахии. «Известно, что Порта склонна к частым переменам», – писал Штирбей. И это составляло «приманку, служащую ей для привлечения бояр и оказания для них влияния; и потом, всякое изменение ей благоприятно». Продолжение российско-османской оккупации могло только усугубить эту тенденцию. В то же время за выводом войск из княжеств наверняка последовала бы новая попытка сбросить правительство. Штирбей не смог придумать ничего лучше, чем создать отряд из 500 швейцарских наемников в Бухаресте в надежде, что «этот небольшой элитный отряд будет противостоять зачинщикам беспорядков и послужит моделью для совершенствования земского войска», в чьей преданности господарь сомневался[1215].

Штирбей сокрушался по поводу ложного положения, в котором оказался. С пустой казной и огромным государственным долгом господарь был вынужден «сам выполнять всю работу, все контролировать, наблюдать за малейшими деталями и лично подталкивать всякого большого и малого чиновника; в противном случае ничего не будет работать». Штирбею также приходилось бороться с влиятельными иностранными консулами, которые «подстрекают революционеров» и «оспаривают прерогативы правительства вплоть до права контролировать своих подопечных». По утверждению Штирбея, в присутствии османских войск консулы рассматривали княжества наравне с другими османскими областями и применяли к ним османские капитуляции, полностью игнорируя «их привилегии и права, которые им были предоставлены в этом отношении заботами прежней администрации»[1216].

В то время как записка Штирбея подчеркивала отсутствие прочной социальной основы политического режима Валахии и Молдавии, бывший тайный агент Киселева И. П. Липранди обращал внимание прежде всего на культурную ситуацию в княжествах и ее последствия для России. В своем этнографическом, политическом и военном обозрении Дунайских княжеств, представленном российскому главнокомандующему М. Д. Горчакову в начале Крымской войны, Липранди отмечал, что начиная с 1830‐х годов западноевропейские посетители Молдавии и Валахии сеяли среди молодого поколения идею «приобресть самостоятельность образованием Дакийского царства». Неудачный выбор господарей и интриги фанариотов, оставшихся в княжествах, способствовали дальнейшему распространению этого «западного учения». В результате Молдавия и Валахия «на протяжении уже нескольких лет служат как бы тайным клубом демагогов всей Европы», которые пользуются защитой иностранных консулов, в то время как молодое поколение бояр ненавидит существующий политический порядок и «сосредотачивает эту ненависть преимущественно на России, создавшей и охранявшей этот порядок»[1217].