Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

В то время, как ультраконсерваторы, в частности неоевразиец Дугин и известный ультранационалист Проханов, лелеяли восторженные мечты о новом, русскоцентричном имперском государстве, многие выдающиеся писатели и философы творчески размышляли о русской национальной идентичности как о пространстве, сконструированном для многих мировоззрений и культурных наследий, а не для первобытной, эссенциалистской идентичности, реализуемой через военную и полицейскую жестокость. Идея Рыклина о Москве как о пространстве, через которое проходят границы, дает запоминающийся образ иного общества, основанного на гражданской терпимости. Приходят на ум также и центробежная метафора идентичности у Мамардашвили как мультицентровой и мультипериферической сферы, и демонтаж Приговым имперского шовинизма. Постоянное внимание Улицкой к периферийным пространствам и пограничным районам империй как местам для прозрения и творчества, а не для завоевания дает альтернативу властной центростремительной силе российского государства, Москвы и ее кремлевских обитателей с их имперско-национальной идеей о русских как первых среди равных. У этих и других авторов запад и юг как географические регионы дают возможность для многокультурной открытости, в то время как север и северо-восток символизируют догматическое мышление.

Очевидно, что существуют по крайней мере два подхода к концептуализации русскости – эссенциалистский и конструктивистский. С одной точки зрения русские этнически относятся к индоевропейцам, говорят на «чистом» русском языке, принадлежат православной вере и клянутся в верности России, определяемой мифом о севере, будь то арийская Арктогея Дугина или славянский Север Проханова. Согласно другой точке зрения русский в широком понимании – любой, кто является гражданином России; это «гибридный» человек, в котором этническое происхождение сочетается с понятием гражданства в его широком смысле. Не придерживаясь ни одного из этих двух взглядов, Пелевин в «Чапаеве и Пустоте» подразумевает, что проблемы у России возникают из-за ностальгии по империи и слишком высокой центростремительной силы Москвы, имея в виду, что решения для отхода от тоталитарного прошлого и перехода в будущее иного типа просто не существует. Это вполне возможно, если учесть, что дискуссия о русской идентичности в настоящее время прервана, а возможности для творческого осмысления национального самосознания сузились.

С 2000 года к спорам об идентификации все чаще примешиваются различные ультраконсервативные утопии, например мечты Дугина об авторитарном государстве, управляемом «Белым Царем» и спецслужбами. Если верить политической сатире, этой лакмусовой бумаге социокультурного мира, то представляемый ультраконсерваторами ориентированный на север, изолированный, догматический порядок, безусловно, преобладает над образом толерантного гражданского общества. Выше мы рассматривали «Кысь» Т. Толстой (2000), где власть в постъядерном обществе, которое когда-то было Москвой, принадлежит «кысям» – хищным, похожим на диких кошек мутантам, которые, подобно спецслужбам, контролируют своих сограждан с помощью страха и террора. Толстая ассоциирует «кысь», лишающую людей разума, с мифическим Севером с его «дремучими лесами, буреломом» [Толстая 2001]. В совершенно ином литературном ключе Толстая подтверждает идею Улицкой о том, что русский Север неоавторитаризма связан с закрытым, доктринальным менталитетом.

В 2006 году появились две сатиры на Дугина и неоевразийство: антиимперский роман В. Пелевина «Empire V: повесть о настоящем сверхчеловеке» [Пелевин 2006] и «День опричника» В. Сорокина. Отсылка к дугинскому неоимпериализму заложена в самом названии книги Пелевина, в идее пятой империи. Это заглавие иронически связывает понятие имперской преемственности с вампиризмом. Россия теперь является частью пятой империи, с отсылкой сразу на Рим в концепции Москвы как Третьего Рима, а также на Третий рейх и на вампиров как правителей «империи», помеченной римской цифрой V. Рим был первой великой мировой империей, Византия – второй, гитлеровский Третий рейх – третьей, постколониальный, постсоветский глобализм – четвертой, а новая универсальная империя вампиров – пятая. Когда «V» прикрепляется впереди к слову «империя» или, что более очевидно, к слову «ампир» французского происхождения, обозначающему стиль ампир (то есть «имперский» стиль) в мебели, одежде и архитектуре, то мы получаем слово «вампир». Россией и миром правит олигархия высокообразованных вампиров, которые умеют читать мысли, высасывая кровь у граждан и друг у друга.