Террор и реакция, погромы, экспроприации, провокации, – все эти особенности политических движений недавнего прошлого в России оставались для англичан разрозненными сенсационными фактами, дающими пищу для мелодрам, дешевых повестей и политических декламаций. Верх недоумения был достигнут, когда во время японской войны русское образованное общество как будто отшатнулось от своей армии. Даже умеренные англичане рассуждали так: «Дело, должно быть, действительно плохо, если Цусима и Мукден могут служить целям политической агитации».
Попытка возрождения 1906 г. тоже не привела к радикальному изменению взглядов, потому что, как излишне напоминать, «свободы» вскоре были подвергнуты известным ограничениям.
И опять-таки любопытно, что на этом сером фоне все-таки стали обозначаться светлые линии. Нечего и говорить, какую огромную услугу оказала в этом отношении русская литература. Тургенев, Толстой, Достоевский один за другим становились известными западному обществу и все живые люди литературных кругов Англии признают, что ни одна европейская литература за последние годы не внесла в духовный мир Великобритании такого количества новых идей и новых стремлений, как литература русская. Удивительные гастроли русской оперы и балета в Лондоне приподняли несколько завесу и относительно искусства. Но все эти явления оставались разрозненными и достигли силы исторического потока лишь под влиянием войны.
Первые дни этой войны в английской провинции останутся мне всегда памятными. Австрийский ультиматум Сербии упал, как бомба, среди общества, до тех пор всецело занятого ирландскими распрями и ожиданиями новых выборов.
Радикальная партия под влиянием давно накопившейся враждебности к русским репрессиям, а также из страха милитаризма всеми силами противилась участию Англии в войне. 3-е и 4-е августа нов [ого] стиля были критическими днями и для русских, живших в Англии. Живо представлялась картина событий, которые получатся, если Англия сохранит нейтралитет: разгуливание немецких судов по всем морям, внезапные высадки на всех возможных берегах, прекращение подвоза снарядов и припасов и т. д. Не было ни малейшего сомнения, что наступит и очередь Англии, когда удастся разбить Россию и Францию. Приходилось сожалеть о близорукости общества, готового отстраниться от неизбежной, как нам представлялось, борьбы. Но во всем этом было мало утешения. Помогли разрубить гордиев узел немцы.
Своим безумным вторжением в Бельгию они разъяснили всем и каждому направление своей агрессивной политики. Великобритания еще кое-как мирилась с тем обстоятельством, что вместо господства на морях ее флот был осужден на постоянное сосредоточение в Северном море, но предоставить «антверпенский пистолет»477 Германии она не могла без боя.
3
Как бы то ни было, наступательный и оборонительный союз состоялся. Вначале англичане осаждали вопросами, обнаруживавшими их тревожное настроение: реорганизована ли в достаточной степени русская армия, снабжена ли она снарядами, сапогами и т. д., улучшился ли ее командный состав? Как отнесутся недовольные общественные группы и национальности русского общества к этой войне?
На многие из этих вопросов никто не в силах был отвечать заранее, но на последний вопрос можно было отвечать с полной уверенностью: война с Германией и Австрией – война народная, а не дальневосточное приключение; общество сомкнет ряды вокруг вождей и проявит старую доблесть, которая не один раз спасала Россию в тяжелые годины.
И вот когда начали приходить известия о безыменных подвигах русских полков и военачальников, восторгу не было конца. Слагались целые легенды, вроде известного повествования о высадке 70 тысяч русских на севере Шотландии в помощь западным союзникам. Для будущих историков возникновение и упорная жизненность этой легенды будет представлять не малый методологический интерес478.
Надо заметить, что возникла она как раз в то время, когда английское общество было потрясено вестями о геройской обороне британских корпусов при отступлении от Монса к Марне. Как известно, эти войска, собственно, спасли положение, причем потеряли едва ли менее половины своего состава, так что мысль о русских сплелась в эти дни с самыми жгучими чувствами, надеждами и опасениями. Притом помощь русских сказалась и не в одной легендарной форме, а в нападении на Восточную Пруссию, сделавшем свое стратегическое дело.
С тех пор пришлось привыкнуть к мысли, что Берлин и Силезия не так открыты для русского нашествия, как полагали многие и в обществе, и среди специалистов.
Но, несмотря на все отдельные превратности, уважение к русской армии и к русскому народу возросло и укрепилось! «Мертвая хватка» в Польше, разгром австрийцев, блестящие победы немногочисленной кавказской армии над турками – все эти факты вновь и вновь подчеркивают наличность огромной силы, и в образованном обществе особенно жива теперь потребность выяснить корни этой силы, разгадать загадку русского сфинкса, обманувшего ожидания друзей в японской войне и врагов – в германской.