Английская общественная мысль не кристаллизировалась по отношению к войне в таких простых и определенных формах. Хотя государство объединило по необходимости свою политику и предприняло ряд строго координированных действий, общество идет врозь, хотя и не вразброд. Политические направления, из которых в сумме составляется общественное мнение Великобритании, не составляют «оркестра, следящего за взмахом палочки правительственного капельмейстера». У каждой группы – свои традиции, свои излюбленные мотивы, свои цели. В настоящую минуту можно сказать до некоторой степени про эти группы, как было сказано про немецкие армии перед Садовой, что они двигаются раздельно, а сражаются вместе (getrennt marschieren, verennt schlagen). Но никто не поручится, что завтра эти союзные колонны не разойдутся в своих направлениях и не столкнутся на перекрещивающихся путях. Можно даже сказать, что такое расхождение обязательно наступит. Вот почему, между прочим, нелишне присмотреться к нескольким более или менее ярким обнаружениям групповых разномыслий. Я попытаюсь охарактеризовать некоторые из этих разномыслий, выхватывая их почти наудачу из огромного потока памфлетной и журналистической литературы, вызванного войной.
II
Главное место в этой литературе занимают, естественно, книжки и статьи, доказывающие, что Англия должна была вмешаться в борьбу континентальных держав и что война должна быть доведена до конца, т. е. полного сокрушения германского милитаризма.
Довольно интересен подбор аргументов в пользу первого из этих положений. Учение о политическом равновесии играет в них совершенно второстепенную роль. Лишь в «Таймс» и некоторых других резко империалистических органах встречаются заявления в том смысле, что Англия призвана стоять на страже равновесия в Европе и что в борьбе с Вильгельмом II она продолжает традиционную политику, поставившую ее лицом к лицу с Филиппом II482, Людовиком XIV, Наполеоном. Более умеренные защитники коалиционной войны тщательно обходят этот способ рассуждения, потому что он подавал повод к нападению на всю политику сэра Эдуарда Грея483 перед войной. Радикальные оппоненты этой политики осуждали тройственное соглашение главным образом потому, что оно втягивало Великобританию в систему континентальных союзов и антагонизмов. Даже накануне нарушения нейтралитета Бельгии, принудившего английское правительство стать решительно на сторону Франции и России, велась отчаянная агитация со стороны таких органов, как «Manchester Guardian», «Westmister Gazette», «Daily News»484, в пользу невмешательства в европейскую ссору485, а многочисленная группа профессоров Кембриджского университета расписалась в преданности немецкой культуре и нежелании выступать против ее носителей486.
По этому самому очень значительную роль в полемической литературе играет дипломатическая история приготовлений к войне. Данные, опубликованные английским, русским, французским и германским правительствами, воспроизводятся и освещаются со всех сторон.
Донесение сэра Эдуарда Гошена487 о беседе с германским канцлером по поводу клочка бумаги, которым думали связать соседей Бельгии, и депеша сэра Мориса Бунзена488, устанавливающая факт сближения между русскими и австрийскими кабинетами, разбитого германским ультиматумом России, – эти документы сделали больше для распространения в широких общественных кругах убеждения, что вмешательство Великобритании в войну было продиктовано необходимостью.
На них особенно настаивают оксфордский историк […]489, профессор манчестерского университета Рамзе Мьюр (Britain’s cause against Germany)490 и все сколько-нибудь компетентные обозреватели дипломатической кампании. Значение первого из этих фактов двоякое. Пренебрежительное отношение к договору представляло германское правительство в свете полнейшего и цинического отрицания международных обязательств. Трактаты о гарантии, снабженные подписью Пруссии, были разорваны без малейшего предлога в силу одностороннего решения, и английский премьер совершенно основательно подчеркнул в нижней палате, что вступать в какие бы то ни было соглашения с державой, только что признавшей ничтожным торжественно подписанное ею соглашение, было бы безрассудно. Яркий свет, брошенный крылатыми словами Бетман-Гольвега491 на ничтожный клочок бумаги, был особенно неудобен для немецких претензий, потому что в защите бельгийской независимости связь английских интересов с континентальными условиями получила самое конкретное выражение, так сказать, материализировалась в форме, доступной уму всякого сколько-нибудь образованного англичанина. Германские пушки, установленные вдоль французского берега, германские подводные лодки, пущенные из Антверпена или Остэнде, представлялись гораздо более осязательною опасностью, нежели неопределенные опасения германской гегемонии в Европе.