Россия на распутье: Историко-публицистические статьи

Для достижения этой цели проводилась решительная политика индивидуализации, включающая разрушение исторически сложившейся мирской общины; указ 9 ноября 1906 года и закон 14 июня 1910 года давали возможность крестьянам-единоличникам выходить из общины и требовать выделения земельных участков; хотя в то же время владения объявлялись собственностью главы хозяйства и все деревни, в которых в последние годы не проводилось переделов земли, переставали быть общинами. Нет необходимости рассматривать все «за» и «против» этого coup d’etaft31. Несомненно, архаический мир в любом случае должен был подвергнуться изменениям, и притязания индивидуализма могли бы быть удовлетворены во многих отношениях с подобающей силой; но, помимо этих соображений общей экономии, политические результаты столыпинских мер оказались ужасными, с точки зрения консерватизма, который он намеревался представлять. Если бы его политике было отведено два столетия для укрепления и развития, то она могла бы принести хорошие и плохие плоды аграрного индивидуализма, хорошо известные из опыта Западной Европы. В действительности coup d’ etat произвел неописуемое смятение в сельском мире; все правила и формы держания, владения, размежевания, землепользования стали неопределенными – и это накануне второй и сокрушительной революции 1917 года.

Едва ли мне нужно добавить еще что-нибудь, чтобы объяснить, что покушения и столкновения, о которых сообщают из всех губерний России, не являются результатом особой дикости части народа или даже простых революционных эксцессов; бурлящий котел сельских беспорядков начал кипеть задолго до событий марта 1917 года. И все же именно к этому сельскому миру мы вынуждены обратиться в первую очередь в поисках органического переустройства. Когда крестьянам станут ясны затруднения аграрного перераспределения, они несомненно окажут укрепляющее влияние на жизнь республики, как это сделали французские крестьяне в XIX веке. Чтобы понять возможность такого изменения, необходимо критически оценить психологические процессы, происходящие в крестьянстве. Лучшим руководителем в таком предприятии является Успенский632, писатель, который жил в конце прошлого столетия, но чьи описания обычаев и характеров все еще полностью соответствуют нынешнему поколению.

Отношение Успенского к сельскому миру совершенно отличается от отношения Толстого, Достоевского или народников, интеллигентов, идеализировавших крестьянские предания и в то же время пытавшихся протащить собственные надежды и упования в предполагаемый символ веры. Успенский, хотя никогда не отказывался от собственных идеалов справедливости и гуманности и полностью осознавал свое органическое родство с бедными, глубоко усвоил идею, что полная правда, исключительно правда послужит спасению. Он проникновенно чувствителен к порокам, слабостям, преступлениям деревенского мира; но тем не менее его положительное учение выступает в ясном свете, и именно это делает его повествования бесценными. Они – приговор ищущего ума в равной мере, как и любящего сердца.

Успенский не верит в исцеляющее действие сельской общины. Один из его «подлинных крестьян», Иван Ермолаевич, рассказывает нам, как мир чинит препятствия энергичной и предприимчивой работе, как он уравнивает трудолюбивого и ленивого, перераспределяя землю, которая была улучшена стараниями хорошего хозяина. Мир был необходимостью в прежние времена, но он принадлежит, как мы можем сказать, периоду натурального хозяйства. Он подвергся процессу разложения еще до указа 1906 года, нанесшего смертельный удар его существованию. Деньги, наличный расчет, свободные договоры быстро разрушали установившиеся экономические порядки и старый способ мышления в деревнях. Успенский часто с великой горечью пишет о разлагающей, развращающей силе денег. Например, в диалоге между подлинным крестьянином, привязанным к нормальному кругу его хозяйства, и другим, прогрессивным, последний испытывает удовольствие от быстрого оборота и поразительной прибыли, получаемой от купли и продажи. В этом суть кулака, с точки зрения прогрессивных экономистов. Кулак – гроза деревни; как Митюха Толстого, он дерет шкуру со своих простых односельчан; они становятся орудиями, вещами, источниками дохода в его предприимчивых руках. Он – капиталист, ростовщик, возможно, агент какого-нибудь немецкого или английского дельца, какого-нибудь Чарльза Ивановича, который, похоже, ничего не делает, ездит в прекрасных экипажах, так или иначе подчинил себе соседей и держит их как на привязи. Жертвы и вся деревня возмущаются и осуждают такое безбожное использование людей. Но социальный прогресс продолжается – на этот счет не может быть никаких заблуждений, – и это делает жизнь сельского населения, оказавшегося на переходной стадии, и тех образованных людей, которые столкнулись с ней, особенно мучительной. Она полна болезнью мысли, болезнью сердца, болезнью совести.

...