Россия – наша любовь

Я много раз становился участником таких дискуссий. Всегда чувствовалось такое же волнение от возможности высказаться, говорить без клише и лозунгов, вопреки тому, что писали официальные критики. Такая ситуация продолжалась недолго. Вскоре этим собраниям был положен конец, точно так же, как за несколько лет до этого бурному приему романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». И все же любой такой свободный обмен мнениями оказывал влияние на следующее поколение. Формировались зачатки ментального переворота. Медленно рождалось сознание определенного идеологического сообщества, несмотря на мощное давление огромного аппарата власти. Стало заметно новое явление – шестидесятники, а именно художники (поэты, прозаики, критики), выступавшие в разгар оттепели шестидесятых годов по важным для общества вопросам. За этот емкий термин Станислав Рассадин (так называлась его статья, опубликованная в 1960 году в декабрьском номере ежемесячного журнала «Юность»), неоднократно получал по голове, слыша обвинения в том, что он выдумал несуществующий при социализме конфликт «отцов и детей». Споры о роли «четвертого поколения» продолжаются и по сей день, и – что удивительно – они не утратили своего накала, как не уменьшилось и количество оскорблений в его адрес.

Сегодня Станислав Рассадин возвращается к этим вопросам в своей превосходной книге по истории советской литературы: «Само понятие „шестидесятники” […] лишь по ошибке трактуется как обозначение определенного, да еще и единого, поколения. Как раз в этом смысле „шестидесятников” – не было. „Шестидесятники” – это псевдоним самого по себе времени, объединявшего своими надеждами, допустим, и старика Паустовского, и фронтовика Окуджаву, и дитя войны Евтушенко»[123].

Я написал обо всем этом длинный текст (Эссе? Статью? Отчет? В любом случае не репортаж, поскольку я сосредоточился исключительно на литературных отношениях, то есть я охарактеризовал писателей, их произведения и реакцию различных к в на это новое явление, тесно связанное с настроением оттепели тех лет). Он был отправлен дипломатическим путем в «Пшегленд Культуральны» и был опубликован тогдашним редактором Густавом Готтесманом в двух номерах этого еженедельника. Это был неожиданный плод моих изысканий в области чеховедения. Кажется, не обошлось без осуждавшей публикацию интервенции советского посольства.

Среди многих упомянутых писателей и критиков, которые привлекли мое внимание, я был особенно очарован Станиславом Рассадиным и Виктором Конецким. Первый писал много и смело, но представить польскому читателю мне захотелось именно Конецкого.

Тем временем я продолжал ждать новостей из Варшавы. Вот уже приближаются и Рождество, и Новый год, а там гробовая тишина. Впервые с 1949/1950 года я должен буду провести этот сентиментальный вечер и ночь в разлуке. Но Ольга и Борис Стахеевы были внимательны ко мне. Звонили вновь и вновь и приглашали к себе. Видя или, скорее, чувствуя мою тоску, они отвезли меня на празднование Нового года к Жене Липкес, которая тогда работала в польском посольстве, и ее мужу Алексею Якушеву, который занимался философией (оба эмигрировали из Польши в 1969 году). Помимо нашей пятерки, были здесь еще московские друзья хозяев с их дочерью Наташей «фортепьянной» ученицей Надежды Матвеевны Виноградовой, невысокой брюнеткой, явно скучавшей. Ужин был исключительно вкусный, что меня в обычных условиях привело бы в хорошее настроение. Затем начались танцы. В объятиях выпускницы средней школы, очень и очень красивой девушки, я говорил о своих московских впечатлениях, страстных дискуссиях об Аксенове и его «Звездном билете»… Это длилось долго, слишком долго, по мнению родителей, которые неожиданно засобирались домой. Меня тоже тянет на Воробьевы горы, где я жду звонка из Варшавы. Я эмоционально прощаюсь с хозяевами и их гостями. Срывается и «фортепьянная» ученица, и на улице я оказываюсь в глупой ситуации. Продолжение мне совершенно не интересно. Милая девушка прощается со мной более чем холодно. У меня в голове нет никаких амурных мыслей. У меня свои Горы. Телефонный звонок. Паспорт, все готово, осталось только заказать билет, и мы будем вместе.

* * *

Поезд теперь идет без пересадок в Бресте. Какое-то время занимает таможенный контроль, чуть больше – замена колес вагонов для более широкой колеи. Еще немного и «Полонез» прибывает на Белорусский вокзал.

Я не успеваю сделать и шагу как оказываюсь в объятьях Ренэ. Мы едем на такси до общежития. Наша комнатка, уменьшенная на раскладушку, во всех отношениях подготовлена. Чисто, все аккуратно разложено. Я устраиваю небольшой бардак, но потом стараюсь не нарушать порядок. Наконец-то вместе. Теперь мы будем работать вместе в библиотеке и архивах, сидеть в ЦДЛ, обедать там и пить кофе. Работа, отдых и встречи. Постоянные встречи. Я знакомлюсь с соседом, учеником профессора Вацлава Серпиньского. Он занимается теорией чисел. Это мне ничего не говорит, но я верю ему, что это увлекает. У нас тесные дружеские отношения. Мы будем переписываться еще много лет…