Россия – наша любовь

Он многократно жаловался нам на проблемы с цензурой и хвастался, что редакция не сдается. «Второй том Лит. Энц. рождается в муках. Сейчас в корне переделывается ее макет, но основная линия защищается нами крепко». 2 апреля того же года он заканчивает свое письмо словами: «Я писал Вам, что мы не падаем духом, защищаем линию Лит. Энц. Вчера был у Шкловских – они Вас обнимают». Он возвращался к этому вопросу несколько раз. 25 июля он снова пишет, как будто мимоходом, сразу после того, как прокомментировал речь Лелевеля в Брюсселе 31 января 1834 года и связал ее со стихотворением Лермонтова (как раз шла подготовка к юбилею поэта) и после публикации последующих томов полного собрания сочинений Герцена, а также сборника «Проблемы изучения Герцена»: «С Литер. энциклопедией все не ладится, второй том делаем заново, но я считаю, что корабль дал течь и спасти его может только чудо. Но чудо – это все же шанс! Не правда ли?».

* * *

Оксман не только приглашал и знакомил друг с другом разных людей, чаще всего занимающихся русской историей и литературой (мы встретились у него, в том числе, с Мартином Малиа, впоследствии известным американским историком, автором многих книг, также переведенных на польский язык), давал рекомендательные письма, брал с собой к своим друзьям. Зная о наших планах, он заверял в письме от 4 февраля 1961 года: «С нетерпением ждем вас обоих в Москву. Как бы это было хорошо, если бы вы приехали поскорее. Обещаю вам сделать все, чтобы вы повидали интересных писателей и ученых в том ассортименте, который вам будет приятнее».

Как я уже упоминал, еще до приезда Виктории в Москву он отвез меня к Виктору и Серафиме (которую друзья звали Симой) Шкловским. Теперь же мы поехали к ним втроем. Уже в дверях мы слышим смех. Верховодит приглашенный на этот вечер Ираклий Андроников, это плакаты с ним привлекли мое внимание в свое время в городе, отличный пародист, который может перевоплотиться в кого угодно и подражать его голосу… Мы с любопытством смотрим на его красивое лицо и слегка тучную фигуру, но не до такой степени как у его полногрудой супруги с густыми рыжими волосами, Вивианы Абелевны, которую язвительно называют Павианой Абелевной (впрочем, не без причины). Рассказы Андроникова льются рекой, мы рыдаем от смеха, когда он изображает Зильберштейна и говорит, как он на заре будил его вопросом, собирается ли тот в архив, раз получил направление от издательства «Литературное наследство». Затем он превращается в Шкловского – вылитый Виктор Борисович, потом в Оксмана – и вновь то же самое. Мы смеемся даже, когда он представляет людей нам лично неизвестных: Алексея Толстого, Максима Горького, Самуила Маршака, академика Евгения Тарле и многих других. Если изображаемый был худым и высоким – как Зильберштейн – Андроников также удлинялся и прекрасно воспроизводил его позу, изменяя голос; если это был полный человек, то он появлялся чем-то набитым. Смеются все: и мы, и те гости, которые часто были свидетелями таких выступлений своего друга.

Помимо Оксмана с Андрониковым нас связал Лермонтов. Ираклий Луарсабович (мы долго учили его отчество) много лет занимался своим любимым поэтом, и как раз во время нашего знакомства с ним должен был быть опубликован сборник его работ. Оксман писал об этом в нескольких письмах к нам, волнуясь по поводу задержек в переписке, но к нам приходит долгожданная книга «Я хочу рассказать вам…». Мы прочли ее. Нам она показалась интересной, и мы задумались о том, чтобы познакомить с ней польского читателя. В результате вышла небольшая книжечка в голубом переплете в издательстве «ПИВ» в 1966 году. При переводе я старался донести как можно ближе к оригиналу всю красноречивость автора, сумевшего передать всю импульсивность своих устных выступлений в печатной форме.

Андроников был в восторге уже от самого факта публикации его книги на польском языке. Сам по происхождению грузин (отказался от окончания своей фамилии, не известно сам, или кто-то склонил его к этому; его брат, превосходный физик, академик Элевтер Андроникашвили, полностью сохранил свою фамилию), он имел склонность к восторженным речам, к изысканным тостам и к вознесению на невероятную высоту своих партнеров. Таким образом, мы обладаем довольно объемной стопкой писем, в которых он чрезмерно и до смущения благодарит нас за приложенные усилия в представлении его работы польским читателям, что никто до сих пор… и прочее. Когда же он получил небольшую статью, которую я посвятил ему, он ответил: «Что мне сказать о Вашей статье. Прежде всего я поражен широтой ваших представлений о том, что я делаю, глубиною анализа и – разумеется – той высокой оценкой, которую Вы мне даете. Я испытал высочайшее удовольствие. И читал вашу работу с огромным интересом, потому что, мне кажется, никто из писавших на эту тему не подошел к материалу с такой проницательностью.