Россия: у истоков трагедии 1462-1584

«С недавних пор все, кому приходилось писать об Ива­не Грозном и его времени, заговорили в один голос, что наконец-то Иван как историческая личность реабилитиро­ван от наветов и искажений старой историографии и пред­стал перед нами во весь рост в правильном освещении. С. Бородин в отзыве о «Трилогии» В. Костылева хвалил автора за то, что Иван Грозный показан у него «передо­вым государственным деятелем, преобразователем жиз­ни страны, твердым в достижении своей цели, прозорли­вым и смелым. С. Голубов в отзыве о новой постановке пьесы А. Толстого на сцене Малого театра писал, что по­сле многих веков наветов и клеветы врагов Ивана Грозно­го «мы впервые видим на сцене подлинную историческую фигуру борца за пресветлое царство, горячего патриота своей родины, могучего государственного деятеля». При­близительно так же высказался академик Державин: «Лишь сравнительно недавно события периода царство­вания Ивана IV получили в нашей исторической науке пра­вильное объективное толкование». Итак, реабилитация личности и государственной деятельности Ивана есть но­вость, последнее слово советской исторической науки. Но верно ли оно? Можно ли говорить, что историки самых разнообразных направлений, в том числе и марксисты, двести лет только и делали, что заблуждались и искажали прошлое своей родины?»¹⁹

А почему, собственно, нельзя? Разве не то же самое го­ворили Кавелин и Соловьев о Карамзине и Погодине? А Покровский и Полосин о Соловьеве и Кавелине? В этом смысле Виппер и Державин вели себя как раз вполне тра­диционно, раскассировав Покровского и Веселовского и обвинив их в «искажении прошлого своей родины» (а заодно, конечно, отказав в «научности» и Соловьеву, и Кавелину, а тем более Карамзину и Погодину). Нет, не прошибить было печальными вопросами броню торже­ствующих оппонентов. Послушаем, однако, как объясняет Веселовский происхождение «кошмара».

Во-первых, полагает он, дело в том, что «наставлять исто­риков на путь истинный... взялись литераторы, драматурги, театральные критики и кинорежиссеры», одним словом профаны. Опять холостой выстрел. Потому что академик Державин, которого он только что цитировал, был вполне профессиональным историком. Так же, как академик Вип­пер, четырежды в четырех изданиях своего «Ивана Грозно­го» пропевший осанну «повелителю народов и великому па­триоту». Крупнейшим специалистом по русской истории был и профессор Бахрушин, тоже выпустивший три издания своего «Ивана Грозного», где тиран изображен монархом демократическим, отдавшим, так сказать, всю свою кровь, каплю за каплей, делу пролетариата, виноват, русского на­рода. Высокопризнанным специалистом был и профессор Смирнов, тоже автор «Ивана Грозного», дошедший в аполо­гетическом экстазе до того, что открыто противопоставил научному анализу «силу народной мудрости, оценившей и прочно удержавшей в своем сознании действительно про­грессивные черты деятельности Грозного»²⁰.

Между тем даже Карамзин, казавшийся теперь уже со­вершенно допотопным, и тот с большим достоинством су­мел отделить интеллект нации от ее предрассудков и — в противоположность профессионалам XX века — без ко­лебаний отдал предпочтение первому. Вот как заканчивает он девятый том своей «Истории государства Российско­го»: «В заключение скажем, что добрая слава Иоанна пе­режила его худую славу в народной памяти; стенания умолкли, жертвы истлели... но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех царств Мон­гольских; доказательства дел ужасных лежали в книгохра­нилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астра­хань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы... отвергнул или забыл название Мучителя, данное ему современниками. История злопамятнее народа»²¹.

Проблема была, следовательно, не в торжестве профа­нов, но в том, что полтораста лет спустя после Карамзина историки-профессионалы сделали почему-то выбор проти­воположный. И без всякого стеснения предпочли своей про­фессии народные песни, где «Грозный царь выступает не просто как историческое лицо, а именно как герой, деяния которого воспеваются и прославляются». Они, а не профа­ны писали свои книги как эти самые песни о «великом друге и вожде», писали, отбивая хлеб у драматургов и режиссе­ров, писали наперегонки с ними — и опережая их. Нет, не подтверждается фактами первый тезис Веселовского.