Россия: у истоков трагедии 1462-1584

На этот раз «старина» в ход пущена не была. И как ре­прессию этот акт интерпретировать нельзя было тоже. Скорее, перед нами попытка лобовой атаки — без всяко­го, так сказать, идеологического обеспечения. Таких по­пыток было несколько. Великий князь положил предел экспансии Кириллова монастыря на Белоозере. Пермско­му епископу предложил возвратить собственность «тем людям, у кого владыка земли и воды и угодья поимел». Всем 30 родам суздальских князей запретил завещать мо­настырям свои земли «по душам».

Но очень скоро стало очевидно, что так дело не пойдет. Иерархия взволновалась. Нападки на великого князя ста­ли открытыми. Дошло до того, что его начали проклинать с амвонов и писать против него памфлеты. Короче, лобо­вой атаке церковная твердыня не поддалась. И напролом, осознав неудачу, Иван III не пошел. Он, как всегда, отсту­пил — но лишь затем, чтобы, опять-таки как всегда, до­стичь цели окольным путем.

Обратив еще в 1480-е свой взор к нестяжателям, он по­пытался теперь внедрить своих людей в церковные верхи. Наставника Нила Сорского, смиренного белозерского пу­стынножителя Паисия Ярославова вдруг возносят на вер­шины православной иерархии, назначают на ключевой пост игумена Троицкого монастыря. Так суждено было кроткому старцу открыть политическую кампанию.

Одно за другим, в продолжение доопричного столетия, выходили затем на политическую арену четыре поколения нестяжателей, покуда не были они, подверстанные к ере­тикам, уничтожены — или бежали из страны — при Иване Грозном.

Паисий был представителем первого, самого еще роб­кого поколения этой славной когорты идейных борцов. Мы встретимся дальше с некоторыми из них. И увидим, как на наших глазах будут они расти и мужать, покуда то, что сделает с ними Иван Грозный, не станет начальным ак­том вековой драмы русской либеральной интеллигенции.

Но сейчас — о Паисии.

Пост троицкого игумена был, по замыслу Ивана III, лишь первым шагом в политической карьере белозерского от­шельника. Едва заболел митрополит Геронтий, Паисий тот­час был рекомендован великим князем на святительскую кафедру, то есть к самому рулю церковной политики.

Но тут Ивана III ожидало первое разочарование. Митро­полит выздоровел, а Паисий — и это было гораздо хуже — отказался. Как рассказывает С.М. Соловьев, старец «объ­явил также, что никогда не согласится стать митрополи­том: он по принуждению великого князя согласился быть и троицким игуменом и скоро потом оставил игуменство, потому что не мог превратить чернецов на Божий путь, на молитву, пост, воздержание. Они хотели даже убить его»²⁵. Иван III предназначал Паисия для борьбы с иерар­хией. Но смиренный старец не выдержал даже конфликта с развращенными монахами Троицы. Нестяжательское по­коление 1480-х было категорически не готово к борьбе.

Пришлось скрепя сердце искать другую опору.

Великий князь одобрил назначение на святительскую кафедру архимандрита Зосимы, подозреваемого — и, по- видимому, не без оснований — в симпатиях к еретикам. Еще в 1480-м, будучи в Новгороде, он получил доносы на двух священников-еретиков Дионисия и Алексея. И вмес­то того, чтоб наказать крамольников, увез их с собою в Москву. Оба вдруг сделали головокружительную карье­ру: один стал протопопом Успенского, а другой — Архан­гельского собора. И вот теперь человек, сочувствовавший еретикам, возглавил церковную иерархию.

Удивительно ли, что соратник Иосифа, неистовый Ген­надий, архиепископ Новгородский, буквально каждый ме­сяц открывавший в своей епархии все новые и новые ере­тические гнезда и беспрестанно требовавший всероссий­ской антиеретической кампании, натыкался на глухую стену? Дошло до того, что великий князь запретил ему приехать в Москву на церемонию поставления нового ми­трополита, который и сам — Геннадий ни минуты в этом не сомневался — был еретиком. Это был открытый скан­дал. Могли молчать Геннадий, который в своем послании к Собору 1490 года писал, что преступно даже спорить с еретиками о вере, «токмо для того учинити собор, чтоб их казнити — жечи и вешати»?²⁶ Архиепископ призывал православных брать пример со «шпанских» (испанских) латинов, с того, как они «свою очистили землю»²⁷.

И мог ли молчать сам Иосиф, писавший епископу Суз­дальскому: «С того времени, когда солнце православия воссияло в земле нашей, у нас никогда не бывало такой ереси. В домах, на дорогах, на рынке все — иноки и миря­не — с сомнением рассуждают о вере, основываясь не на учении пророков, апостолов и святых отцов, а на словах еретиков, отступников христианства, с ними дружатся, учатся от них жидовству. А от митрополита еретики не вы­ходят из дому, даже спят у него»?²⁶