Спросив любого советского историка, чем руководился он, анализируя политическое развитие любой страны, ответ вы знали заранее. Учением Маркса, чем же еще? Идеей о том, что в определенный момент производительные силы общества обгоняют его производственные отношения (вместе они назывались «базис»), порождая тем самым классовую борьбу. Та расшатывает существующую политическую структуру («надстройку»), что в конечном счете ведет к революции, в ходе которой победивший класс «ломает старую государственную машину», воздвигая на ее месте новый аппарат классового господства (см. историю Нидерландов в XVI веке, Англии в XVII, Франции в XVIII).
Так говорили классики. Таков был закон.
Что было, однако, делать с этим законом историку России, специализировавшемуся, допустим, на тех же XVI—XVIII веках? Производительные силы, чтоб им пусто было, росли здесь так медленно, что на протяжении всех этих столетий так и не обогнали производственные отношения. Классовая борьба, которой положено было расшатывать «надстройку» (самодержавие), была как-то до обидного безрезультатна. Ибо после каждого очередного «расшатывания» поднималась эта надстройка, словно феникс из пепла, и как ни в чем не бывало, гнула все ту же крепостническую средневековую линию. Соответственно не разрушалась в эти столетия и старая государственная машина. И аппарат нового классового господства, которому положено было строиться на ее обломках решительно отказывался — ввиду отсутствия упомянутых обломков, — возникать. Короче, русское самодержавие XVI—XVIII веков вело себя — буквально по Пушкину — «как беззаконная комета в кругу расчисленном светил».
Так что же, спрашивается, было делать с этой «кометой» историку России? Как объяснить это вопиюще неграмотное поведение надстройки с помощью оставленного ему беззаботными классиками скудного инструментария, который, как мы видели, состоял лишь из не имеющего отношения к делу «базиса» да скандально неэффективной классовой борьбы?
СТРАДАНИЯ «ИСТИННОЙ НАУКИ»
Но совершенно уже невыносимой становилась ситуация советского историка, когда бреши, оставленные классиками, заполняли чиновники из идеологического отдела ЦК. Самый важный их взнос состоял в простом, но непреложном постулате, согласно которому истории России предписывалось развиваться в направлении от феодальной раздробленности к абсолютной монархии, ничем не отличавшейся от европейской. Причем защита этого постулата почиталась ни больше ни меньше, как патриотическим долгом историков. Другими словами, из страха, что Россию могут, чего доброго, зачислить по ведомству восточного деспотизма, советским историкам предписано было доказывать прямо противоположное тому, что провозглашают сегодня неоевразийцы. А именно что самодержавие вовсе не было уникально, что Россия, напротив, была как все и нет поэтому никаких оснований отлучать ее от Европы. Более того, приход в Россию европейского абсолютизма отождествлен был с «прогрессивным движением истории» и оттого становился чем-то совсем уж неотличимым от Моисеевой скрижали.
Конечно, чиновники по невежеству не подозревали, что их марксистско-ленинское предписание русской истории всего лишь повторяет патриотический наказ Екатерины II, которая тоже, как известно, утверждала, что до Смутного времени Россия «шла наравне со всей Европою» и лишь Смута затормозила ее европейские «успехи на 40 или 50 лет»12
. При этом самодержавная революция Грозного, как раз и вызвавшая эту Смуту, выпадала, если можно так выразиться, из теоретической тележки — как у Екатерины, так и у советских чиновников.Тем не менее, даже присвоив себе функции вседержителей-классиков (и императрицы), допустили по обыкновению чиновники промашку: не подумали о том, что делать историкам в случаях, когда патриотический постулат входил в противоречие со священными «высказываниями». Как легко себе представить, такие коллизии приводили к ситуациям драматическим. Вот лишь один пример. Докладывая в 1968 году советско-итальянской конференции о крестьянской войне начала XVII века (как трактовалась в советской историографии та же Смута) академик Л.В. Черепнин пришел к неожиданному выводу. По его мнению, она была «одной из причин того, что переход к абсолютизму задержался в России больше чем на столетие»13
. Заявление, согласитесь, для «классовой борьбы» оскорбительное, чтоб не сказать скандальное.