Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Но останусь в рамках дискуссии и сошлюсь лишь на формулу одного из ее участников, Н.И. Павленко, глася­щую, что «история становления абсолютизма есть исто­рия освобождения самодержавия от боярской думы»¹⁸. Короче, руководясь противоречащими друг другу выска­зываниями классика № 3 мы неминуемо приходим к свое­го рода дефиниционному хаосу, где неограниченная власть оказывается ограниченной и вообще все кошки се­ры. В частности, «абсолютизм», «деспотизм», «самодер­жавие» употребляются через запятую, как синонимы, без­надежно запутывая вопрос о реальных формах организа­ции монархической власти. И что еще хуже, напрочь отрезая какую бы то ни было возможность вычленить из общей массы неограниченных монархий тот самый абсо­лютизм, которому и посвящена была дискуссия.

По такому пути, уличавшему классика в противоречии самому себе, Аврех, ясное дело, пойти не мог: там подсте­регала его ересь, ревизионизм. Поэтому сосредоточился он на почтительной реинтерпретации той из ленинских ци­тат, которая была в те годы общеупотребительной. «Во втором издании Большой Советской Энциклопедии, — го­ворит он, — об абсолютизме сказано со ссылкой на В.И. Ленина, что это неограниченная монархия... Но под­ходит ли это определение в данном случае? Мы думаем, нет. Возможно ли, например, установить на его базе раз­личие между абсолютной монархией и восточным деспо­тизмом? И что сказать по поводу прав человека, скажем, при Иване Грозном?.. Доказывать, что Иван был ограни­ченным монархом, значит ставить под удар свою научную репутацию. Признать же его абсолютистским монархом... и того хуже»¹⁹.

Почему хуже? Потому, оказывается, что это означало бы «скомпрометировать идею равновесия». Какого равно­весия? Проблема в том, что наряду с высказыванием Лени­на, отрицающим специфику абсолютизма, есть ведь еще и высказывание классика № 2, эту специфику как раз ут­верждающее. Энгельс объясняет, что абсолютизм — это когда «борющиеся классы достигают такого равновесия сил, что государственная власть на время получает извест­ную самостоятельность по отношению к обоим классам как кажущаяся посредница между ними. Такова абсолют­ная монархия XVII—XVIII веков, которая держит в равнове­сии дворянство и буржуазию друг против друга»²⁰.

Мало того, «эта мысль кладется в основу всех исследо­ваний об абсолютизме, о какой бы стране ни шла речь. Под нее подгоняются и ею объясняются все факты и явле­ния, какого бы порядка они ни были»²¹. Как видим, Авре- ху просто приходится бросить вызов классику № 2. Ибо если проблема с высказыванием Ленина в том, что оно не позволяет изучать абсолютизм, то высказывание Энгель­са, увы, не имеет отношения к русской истории. В самом деле, два поколения советских ученых облазили ее в по­исках «равновесия» вдоль и поперек, но ни в XVII веке, ни в XVIII, ни даже в XIX, не говоря уже о временах Ивана Грозного, ничего подобного не обнаружили. Надо пола­гать, потому, что его там не было. Или, как выражается Аврех, по причине «полного отсутствия доказательств су­ществования равновесия»²².

Ситуация, согласитесь, пиковая. Понятно, почему Ав­рех начинает с признания, немыслимого в устах предста­вителя «истинной науки»: «Абсолютизм тема не только важная, но и коварная... Чем больше успехи в ее конкрет­но-исторической разработке, тем запутаннее и туманней становится ее сущность»²³.

В ПОИСКАХ ЗАМЕНЫ

Конечно же, попыток найти сколько-нибудь приличную замену этому ускользающему из рук «равновесию» было в советской историографии сколько угодно. Чем плохо, например, равновесие между «самой реакционной стра­той боярства» и «прогрессивными», даром что крепостни­ки, помещиками? Но если даже забыть на минуту, что бы­ли на самом деле тогдашние помещики лишь своего рода средневековым «новым классом», янычарами феодаль­ной реакции, все равно ведь, ядовито замечает Аврех, «нетрудно видеть, что это полная капитуляция. Спасается, собственно, уже не существо, а слово. Ведь вся суть вы­сказываний Маркса и Энгельса сводится к мысли, что аб­солютизм есть продукт равновесия сил принципиально разных класов, носителей различных способов производ­ства, результат буржуазного развития страны»²⁴.