Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Все это, впрочем, не мешало коварному «патримони­альному» государству интриговать против могучей арис­тократии еще с середины XV века. Нет, оно «не вырастало из общества и не было навязано ему сверху. Скорее оно росло с ним бок о бок и кусок за куском его проглатыва­ло»⁴⁵, покуда наконец не довело «процесс экспроприации до конца»⁴⁶. Как понимает читатель, Пайпс-историк гово­рит здесь о «проглатывании» общества, которого, по его собственной теории, не существовало.

Так или иначе государство преуспело. Время «граждан­ских бурь» закончилось — вся собственность в стране принадлежала теперь paterfamilias и безмятежная семей­ная жизнь в России наконец началась: «система, которую мы описали, стала настолько иммунна к давлению снизу, что, по крайней мере в теории, она должна была себя уве­ковечить»⁴⁷.

РАСПАД ТЕОРИИ

И все было бы с этой теорией в порядке, когда б не од­но странное обстоятельство. Я имею в виду, что это самое «патримониальное» государство, столетиями, как мы слышали, интриговавшее против собственности поддан­ных, неожиданно начинает вести себя совершенно нело­гично, чтоб не сказать нелепо. Оно вдруг возвращает под­данным собственность, с таким трудом и такой ценою у них вырванную. Пайпс и сам не может этого не заметить. «В 1785 г., — озадаченно сообщает он читателю, — при Екатерине N... частная собственность опять появляется в России»⁴⁸. Видите теперь, откуда взялся 1785 год на Стокгольмской конференции Совета Взаимодействия в мае 2000-го?

Обратимся, однако, к элементарной арифметике. Если «патримониальное» государство восторжествовало в Рос­сии во второй половине XVII века, а во второй половине XVIII оно уже было отменено, то сколько десятилетий — даже полностью соглашаясь с теорией Пайпса — оно в ней существовало? Выходит, что речь-то у нас вовсе не о «Рос­сии при старом режиме», как обещает заголовок книги, но лишь об одном столетии.

Если б хоть так! К сожалению, время, зарезервирован­ное Пайпсом для «старого режима», будет, как мы сейчас увидим, сжиматься подобно шагреневой коже, неумоли­мо. И нет никакой нужды загонять автора в эту ловушку, он целеустремленно шагает в нее сам. Вот смотрите. «Во второй половине XVII века из 888 тысяч тягловых (т. е. об­лагаемых налогом. — А.Я.) хозяйств России, 67% сидело на земле, принадлежавшей боярам и дворянству... и 13,3% держала церковь. Другими словами, 80,3% тяг­ловых хозяйств были под частным контролем. Государст­ву принадлежало лишь 9,3%»⁴⁹.

Продолжим наши вычисления. Если к концу XVII века собственность четверых из каждых пяти детей российско­го paterfamilias была под частным контролем, сколько ос­тавалось ему лет для «вотчинного» управления своей «примитивной семьей»? Пятьдесят? Увы, ситуация еще ху­же. Ибо вопреки утверждению Пайпса московское госу­дарство никогда не смогло ликвидировать в стране част­ную собственность.

Это правда, что традиционная клановая собственность сгорела в огне самодержавной революции Грозного и была частично заменена поместьями. Но одновременно с ликви­дацией традиционных вотчин сами поместья стали немед­ленно превращаться в новые вотчины. Вот что рассказал нам об этом в своей последней работе один из лучших зна­токов феодальной собственности в России покойный А.Н. Сахаров: «Поместья все больше и больше адаптиру­ются к интересам своих владельцев и обнаруживают все больше вотчинных элементов. Со временем они преобразо­вывались в так называемые «выслуженные вотчины». Эта концепция, кажется, была впервые употреблена в указе 1572 г., где клановым вотчинам противопоставлены «вотчи­ны, дарованные государем». Продажа запустелых помес­тий как вотчин — с единственным условием, что покупатель не имеет права передавать их монастырю, — берет начало в тот же период. Практика продажи поместий как вотчин была широко распространена в первой половине XVII века вместе с дарованием поместий как вотчин как вознаграж­дения за службу. Больше того, после Смутного времени ус­тановилась точная норма: одна пятая поместья была «вы­служенной вотчиной». Нужда казны в деньгах и попытка добиться твердой поддержки дворянства были причинами этой трансформации поместий в вотчины, которая постоян­но возрастала в XVI и в начале XVII века»⁵⁰.

Итак, на наших глазах осталась русская история без единого десятилетия, пригодного для «старого режима». Просто некуда его больше приткнуть. И с ним распадает­ся, уходит в небытие теория «патримониальной России», предназначавшаяся заменить ее «монгольскую» и «визан­тийскую» модели.

СОПОСТАВИМ СТРАНИЦЫ

Из фундаментального разрыва между теорией и исто­рией вытекает у Пайпса такая массированная серия фак­тических противоречий, что бедные мои студенты стона­ли, спрашивая в отчаянии: да перечитывал ли свой текст автор, прежде чем отдать его в печать? (И тем более, до­бавлю от себя, в перевод на русский?) Вот лишь несколь­ко примеров.