Россия: у истоков трагедии 1462-1584

На странице 86 читаем: «Распространение царского до­мена на всю страну вполне сопоставимо с революцией сверху. И сопротивление было соответствующим». А на странице 172: «Русское государство формировалось, не встречая сопротивления со стороны укорененных зе­мельных интересов — абсолютно фундаментальный факт его исторической эволюции» (Разрядка моя. — А.Я.).

На странице 85 узнаем, что «государство и общество были вовлечены в непрерывный конфликт», связанный с ликвидацией вотчин, а еще через 87 страниц, что «на протяжении трех столетий, отделяющих царствование Ивана III от царствования Екатерины II, русский эквивалент аристократической элиты владел землей лишь по милости государства».

Но как же, помилуйте, примирить отсутствие «укоренен­ных земельных интересов» с «непрерывной борьбой» за их искоренение? Как согласовать сильное вотчинное боярство, о котором сам автор говорит, что созданная им Дума «в XIV, XV и в первой половине XVI века была... отчетливо аристо­кратической»⁵¹, с «землевладением по милости государст­ва»? Как в стране, где даже идеи государства и общества не существовало, могли они быть вовлечены в многовековую смертельную борьбу между собою? Почему «патримони­альное» государство, столько лет конспирировавшее про­тив частной собственности, принялось после своего триум­фа разрушать результаты своей многовековой конспира­ции? Вполне легитимные, согласитесь, вопросы. Ни на один из них не смог я своим студентам ответить.

Как, вероятно, заметил читатель, моя роль в критике «России при старом режиме» минимальна. Автор сам без посторонней помощи разрушил свою «патримониальную» теорию, проглатывая ее — пользуясь его собственным вы­ражением — кусок за куском.

ЛОГИКА ПАЙПСА

Спору нет, не было ему нужды следовать логике Тойн­би, или Виттфогеля, или А.Н. Сахарова. Но собственной- то логике следовать был он обязан. И, как это ни стран­но — после стольких несообразностей и противоречий са­мому себе, — логика в его работе и впрямь присутствует. К сожалению, однако, это логика все той же биполярной модели, которую Пайпс столь решительно отмел в своем теоретическом введении.

Одобрительно цитируя замечательного французского мыслителя XVI века Жана Бодена, о котором речь у нас еще впереди, Пайпс, по сути, признал, что заимствовал свою модель России как «патримониальной монархии» у него. Боден, правда, называл ее иначе. Вот что писал он за четыре столетия до Пайпса: отличительная характерис­тика сеньориальной монархии в том, что «принц становит­ся господином над вещами и личностью своих подданных, управляя ими как глава семьи своими рабами... В Европе есть лишь два таких режима, один в Турции, другой в Мос­ковии, хотя они очень распространены в Азии и в Африке. В Западной Европе народы не потерпели бы такого прави­тельства»⁵².

Так вот же она перед нами, та самая черно-белая вер­сия политической вселенной, которую мы только что слы­шали от Виттфогеля и от Тойнби. Логика ее элементарна: если русская государственность отличалась от европей­ского абсолютизма, то была она... чем? Конечно, восточ­ным деспотизмом. Виттфогель сказал бы «гидравличес­кого полумаргинального подтипа». Пайпс говорит «патри­мониального (сеньориального) типа». Названия разнятся, но суть остается. Список деспотических черт тот же. Суве­ренная власть государства над всем национальным про­дуктом страны. Отсутствие реальных политических аль­тернатив и, следовательно, политической оппозиции («не видно путей, какими население Московии могло бы изме­нить систему, даже если б оно этого пожелало»). Или в од­ной фразе: политическая система, неспособная к транс­формации, не говоря уже о саморазвитии.

И если, несмотря на это, российская политическая сис­тема, в отличие от своих предполагаемых эллинистичес­ких или восточнодеспотических прародителей, все-таки развивалась (не может Пайпс как профессиональный ис­торик России отрицать очевидное), то объясняется это... чем бы вы думали, читатель? «Из всех режимов эллинис­тического и восточно-деспотического типа Россия была ближе всех к Западной Европе»⁵³. Нет, это уже не Виттфо­гель и не Тойнби. Это Пайпс. Неприкосновенный, так ска­зать, запас — на случай, когда не работают теоретические аргументы, — у всех у них в загашнике один и тот же. В последнем счете теория у этих авторов неизменно капи­тулирует перед географией. Перефразируя известное вы­ражение маркиза де Кюстина, можно сказать, что «патри­мониальное государство» Ричарда Пайпса есть деспо­тизм, умеряемый географией.

Как все дороги вели когда-то в Рим, все западные тео­ретические интерпретации русской истории, которые мы рассмотрели, неотвратимо ведут к деспотизму. И стало быть, к той самой биполярной модели, которая, как мог убедиться читатель, делает объяснение русского истори­ческого процесса невозможным.

Глава 7

ЯЗЫК, НА КОТОРОМ МЫ СПОРИМ