Георгий Федотов объяснил, как миф Sonderweg завоевал в XIX веке русскую культурную элиту. «Почти все крупные исследования национальных и имперских проблем, — писал он, — оказались предоставленными историкам националистического направления. Те, конечно, строили тенденциозную схему русской истории, смягчавшую все темные стороны исторической государственности. Эта схема вошла в официальные учебники, презираемые, но поневоле затверженные и не встречавшие корректива... Так укрепилось в умах не только либеральной, но отчасти и революционной интеллигенции наивное представление, что русское государство, в отличие от государств Запада, строилось не насилием, не завоеванием, а колонизацией»8
.Уже в наши дни нечто подобное, похоже, повторяется с неоевразийством. Ему «оказались предоставленными все крупные исследования национальных и имперских проблем». И опять строит оно «тенденциозную схему русской истории». На этот раз националистический миф об «историческом одиночестве» России «на вечном перепутье между Европой и Азией». И по-прежнему не встречает их миф «корректива».
Неоевразийцы не отвергают традиционную биполярную модель. «На Востоке, — говорит В.В. Ильин, — возникла властная корпорация, на Западе — правовое собственничество. На Востоке утвердился подданный, на Западе гражданин... Отсюда следует: Запад и Восток — понятия не географические — символизируя разные пути движения человечества по истории, разные миры, порядки, универсумы. В самом строгом смысле они могут быть уточнены как атрибуции социософские, цивилизацион- ные»9
. Только выводы из этой архаической модели делают неоевразийцы совсем другие, нежели западные и советские историки. А именно что, будучи «ареной столкновения Западной и Восточной суперцивилизаций»10, Россия не принадлежит ни к той, ни к другой.Она сама себе, так сказать, суперцивилизация, причем открытая на своем «вечном распутье» всем политическим ветрам. Тут могли быть и восточная деспотия, и абсолютная монархия, могут быть и диктатура, и свобода, вообще любая политическая система, лишь бы она была имперской, евразийской, лишь бы несла с собою «мессианскую идею, связанную с провозглашением мирового величия и призвания России»11
. Одним словом, полный Sonderweg, разве что облаченный в модную постмодернистскую терминологию.Чтобы придать этой обветшалой романтической схеме основательность, идеологи неоевразийства пытаются опереться на действительно серьезную культурологическую концепцию А.С. Ахиезера о неразвитости в России «срединной культуры» и вытекающей из этого «раскольности» русского общества12
. При ближайшем рассмотрении, однако, идеи Ахиезера ничего общего не имеют ни с Sonderweg, ни с «вечным распутьем». Да, компромиссная «серединная культура» действительно в России неразвита, что связано с непримиримой междоусобной войной ее политических традиций. Но, как свидетельствуют исследования учеников Ахиезера13, она имеет свойство развиваться. И следовательно, «вечное распутье» тут ни при чем.Я знаю, кажется, лишь один пример либеральной философии национальной истории, счастливо избежавшей как приземленности «экспертизы без мудрости», так и беспредельности глобализма (и, конечно, соблазна националистического мифа). Говорю я о книге Артура Шлейзинге- ра младшего «Циклы американской истории»14
. Нет, автор не уклонился от рокового вопроса о месте своей страны в политической вселенной. И «особый путь» Америки у него очень даже присутствует. В конце концов, родилась она в процессе восстания против своей прародительницы Европы. И многие десятилетия считала ее опасным гнездом монархических ястребов. (Почитайте хоть с этой точки зрения Марка Твена и ОТенри, и вы увидите, до какой степени презирали янки Европу). Но годы шли, Европа менялась, и отчужденность уступала место глубинному родству (несмотря даже на то, что остатки изначальной двойственности все еще, как свидетельствуют хотя бы президентские выборы 2000 года, сохраняются).Короче, Sonderweg Америки выступает у Шлейзингера «собственным путем» к Европе,
если хотите, а не «особым», отдельным от Европы, как у немецких и русских националистов. И не оставляет его книга сомнения, что в конечном счете Америка — лишь ветвь европейской цивилизации, разделяющая с ней при всех отклонениях и судьбу ее, и грехи. Вот почему подзаголовок его книги вполне мог бы гласить «Путь Америки в Европу».Другое дело, что под «циклами» разумел он лишь чередование динамичных и застойных периодов в американской истории, лишь смену фаз реформ и политической стагнации. В отличие от трехфазных исторических циклов России не имели американские циклы, во всяком случае до сих пор, роковой третьей фазы, способной снести, подобно исторической буре, все достигнутое за время ее предшественниц, вынуждая страну снова и снова начинать с чистого листа.