Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Речь, конечно, о фазе русской контрреформы. Боль­шей частью она совпадает с цивилизационными катаклиз­мами, хотя порою и затухает на полпути к ним, но всегда грозит обернуться финальным хаосом, небытием, в кото­ром может неожиданно и страшно оборваться историчес­кое путешествие страны. Даже реформы, в особенности те, что связаны с цивилизационными сдвигами, проходят в России, как правило, в беспощадном и катастрофичес­ком ритме контрреформ (из-за этого, в частности, вот уже три столетия никак не могут российские мыслители дого­вориться о роли Петра в истории России). По сравнению с этой гигантской повторяющейся драмой циклы Шлей- зингера выглядят ручными, домашними, не более чем пе­репадами политической активности. И ясно поэтому, что либеральная философия русской истории должна писать­ся совсем иначе. Но я ведь не о форме сейчас, я о жанре, о подходе к проблеме.

ПЛАН ИГРЫ

Направление, в котором предстоит нам теперь двинуть­ся, уже задано в предшествующих главах, где, по сути, сформулированы условия задачи. Вопросы в ней такие. Как доказать в отношении России то, что доказал Шлей- зингер в отношении Америки, т. е. что при всех отклоне­ниях Россия в конечном счете такая же ветвь европейской цивилизации, как и США? Как объяснить, что не только не укладывается Россия ни в один из полюсов очаровавшей теоретиков 1960-х биполярной модели, но и сама эта мо­дель по сути анахронизм? Наконец, существует ли в прин­ципе общий язык, на котором могли бы мы друг друга по­нять? Если эта задача вообще имеет решение, я вижу к не­му лишь один путь: предельно уточнить все дефиниции, которыми мы оперируем, сделать их прозрачными и стро­гими, даже формальными.

Начнем с того, что очертим как можно более тщательно и систематически оба полюса этой, как мы видели, везде­сущей модели. А потом сопоставим их с историей россий­ской государственности. Я понимаю, насколько это гро­моздкий и трудоемкий путь, но, боюсь, ни при каком дру­гом подходе не удастся нам положить конец тому диалогу глухих, который мы до сих пор слышали.

СЛОЖНОСТИ

Вот самая из них зловредная. За девять с половиной ты­сяч лет, которые относит к эпохе «мир-империй» Валлер- стайн, было много деспотических государств. И ни одно из них не походило на другое. Гигантская «мир-империя» Ахеменидов, грозившая раздавить в пятом веке до н. э. крохотную «мир-экономику» Афин, отличалась от Сафа- видской державы шаха Аббаса, грозившей во времена Ивана Грозного проглотить Закавказье. Шиитский хали­фат Фатимидов в Каире (ливанские друзы и по сей день обожествляют его основателя Аль-Хакима) очень мало походил на предшествовавшее ему в том же Египте царст­во Птолемеев, о котором слышали мы от Пайпса.

Поклонников евразийства заинтересует, наверное, что прославленный ими как прародитель России Чингисхан с гордостью провозглашал: «Величайшее удовлетворение в жизни доставляет мне проливать кровь врагов и видеть слезы на глазах их вдов». Так, по крайней мере, рассказы­вал китайский мудрец и отшельник Чанг Чун, приглашен­ный в 1219 году на аудиенцию к завоевателю. Не знаю, как евразийцы, но Чанг Чун удивился кровожадности «им­ператора варваров»¹⁵. С другой стороны, потомки того же Чингисхана уничтожили не только Киевскую Русь или им­перию Сунг в Китае, но и государство Ассасинов в Сирии, где политические убийства возведены были в ранг религи­озного ритуала. А халиф Аль-Хаким «раздавал деньги, не считая», поскольку был уверен, что с его смертью кон­чится мир. В одиннадцатом-то веке...

Все это были деспотические государства, и найти меж­ду ними общее непросто. Приходится создавать их, если хотите, коллективный портрет (или, на языке литератур­ной критики, обобщенный образ). И то же самое с абсо­лютистскими монархиями Европы, где пропасть отделяла, скажем, Францию Людовика XI (Монтескье считал его ро­доначальником французского деспотизма) от умиротво­ренной Англии Генриха VII. Ясно, что в результате таких обобщений не может у нас получиться ничего, кроме сво­его рода «идеальных типов», которые в чистом виде, на­верное, нигде на свете и не существовали, т. е. скорее ци- вилизационные парадигмы, нежели реальные государст­ва. Или, на языке математиков, то, как выглядели эти государства «в пределе». Но сопоставлять-то придется нам эти парадигмы именно с реальной историей реально­го государства. Это серьезная трудность. Что поделаешь, однако, какую б ни избрали мы методологию, она немину­емо будет иметь свои недостатки. Вот и все предваритель­ные замечания. А теперь к делу.

ПЕРВЫЙ ШАГ ДЕСПОТОЛОГИИ