Россия в поворотный момент истории

Отчетливо понимаю, что объективная опасность этого выступления заключается не в том, что часть здешнего гарнизона может захватить власть, а в том, что это движение, как и в июле месяце, может быть сигналом для германцев на фронте, для нового удара на наши границы и может вызвать новую попытку, может быть более серьезную, чем попытка генерала. Корнилова.. Пусть вспомнят все, что Калуш и Тарнополь совпали с июльским восстанием…

Я пришел сюда, чтобы призвать вас к бдительности, для охраны всех завоеваний свободы многими поколениями, жертвами, кровью и жизнью завоеванной свободным русским народом. Я пришел сюда не с просьбой, а с уверенностью, что Временное правительство, которое в настоящее время защищает эту новую свободу, встретит единодушную поддержку всех за исключением людей, не решающихся никогда высказать смело правду в глаза, и поддержку не только Временного Совета, но и всего Российского государства: (Бурные аплодисменты всех, за исключением меньшевиков-интернационалистов.) С этой кафедры от имени Временного правительства я уполномочен заявить: Временное правительство, исходя из определенного взгляда на современное состояние вещей, находило одной из главных своих обязанностей по возможности не вызывать острых и решительных колебаний до Учредительного собрания. Но в настоящее время Временное правительство заявляет: те элементы русского общества, те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, угрожая одновременно с этим раскрыть фронт Германии, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации. (Бурные аплодисменты справа, в центре и частично левых сил; смех представителей интернационалистов.) Пусть население Петрограда знает, что оно встретит власть решительную и, может быть, в последний час или минуты разум, совесть и честь победят в сердцах тех, у кого они еще сохранились. (Аплодисменты представителей центра и левых.) Я прошу от имени страны, да простит мне Временный Совет Республики, – требую, чтобы сегодня же в этом заседании Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания».

Твердо убежденный в том, что Совет даст мне требуемую поддержку, я вернулся в штаб Петроградского военного округа, чтобы принять меры и удушить восстание в зародыше. Я был уверен, что получу необходимый ответ через пару часов. Но время шло, ответа все не было. Лишь около полуночи ко мне прибыла делегация представителей большинства в Совете и вручила резолюцию, принятую после длинных и бурных дискуссий в разнообразных комитетах и подкомитетах.

Эта резолюция оказалась совершенно бесполезной. Она не имела никакой ценности ни для правительства, ни для кого бы то ни было. Она была бесконечно длинная и запутанная до того, что понять ее смысл почти не представлялось возможным. При внимательном прочтении можно было догадаться, что она содержит выражение условного доверия правительству, обставленного многочисленными критическими замечаниями и оговорками.

Я довольно резко заявил Дану (который возглавлял делегацию), что эта резолюция совершенно неприемлема. Дан спокойно ответил на мои гневные слова. Никогда не забуду того, что он сказал. По его мнению и, очевидно, по мнению остальных членов делегации, я под влиянием «реакционного штаба» преувеличивал опасность. Затем он заявил, что резолюция Совета, в известной степени задевая самолюбие правительства, принесет чрезвычайную пользу для «перелома настроения масс» – эта резолюция, несомненно, резко ослабит действенность большевистской пропаганды. В сущности, сказал он, большевистские вожди сами авторитетно заявили, что восстание «вспыхнуло вопреки их желаниям и без их санкции», и они готовы завтра же подчиниться воле большинства в Совете и предпринять все необходимые шаги, чтобы потушить восстание. Дан с самым серьезным видом заявил, что меры, принятые правительством по подавлению мятежа, только «раздражают массы» и что правительство своим вмешательством лишь «мешает представителям большинства в Совете успешно вести с большевиками переговоры о мирной ликвидации восстания». Результаты трудов Каменева были налицо. Не сказав ни слова, я вышел в соседнюю комнату, где проходило заседание правительства, и зачитал резолюцию вслух, после чего пересказал разговор с Даном. Реакцию моих коллег несложно представить. Я немедленно вернулся к делегации и вернул документ Дану, соответствующим образом прокомментировав этот абсурдный и преступный текст[161].