Особый статус получили не только меха, но и некоторые меховые вещи – почти лишенные практического смысла, но ставшие абсолютным must have по капризу моды. Так, некоторые меховые муфты, изначально предназначенные для защиты рук от холода, перед Первой мировой войной приобрели внушительные, но крайне неудобные для носки габариты, достигая двух третей метра в ширину и более метра в длину. Такие экземпляры часто украшались хвостами, лапками, головой зверя. Они стоили целое состояние: увеличение размеров до гротескных «дало возможность… довести стоимость муфт до колоссальных размеров»[524]
. «Недавно одна моя знакомая забыла на извозчике муфту стоимостью в четыре тысячи пятьсот рублей», – размышлял военный журналист Ю. Елец о современной ему моде как о привилегии довольно узких кругов населения (1914)[525]. Еще одной модной нелепицей он называл объемные меховые боа, потому что «с этими боа происходит постоянная ненужная возня; они так же легко забываются везде и никакого смысла ни в каком отношении для женщин не представляют»[526].Тем временем продажи элитного русского меха только росли.
В моду входит комбинация меха с кружевом, причем не каким-нибудь, а старинным. «Пластрон и манжеты из старинного кружева и галстук из белого кружева оживляют (модный) туалет. Не всякая женщина, конечно, имеет в своем гардеробе старинные кружева», – ядовито замечал корреспондент «Вестника моды», решительно отсекая неимущих «чужих» от счастливых, модных и богатых «своих»[527]
. «К белизне горностая так идут кружева крем», – продолжал он[528]. Стоит отметить, что горностай номинально не входил в клуб «Одна тысяча», но лишь по одной причине: его шкурки были так малы, что для изготовления какой-либо вещи их требовались не десятки, и не сотни, а тысячи (так, для пошива мантии к коронации Георга V в 1911 году было заготовлено 50 тысяч горностаевых шкурок). Соответственно, и цены на горностая исчислялись не в шкурках, а в так называемых «мехах», сшитых из мелких шкурок пластинах: в данном случае именно они выступали своеобразными единицами учета.В гонку «Одна тысяча» была вовлечена и детская мода, где рекламировалось «короткое шиншилловое боа с кружевными концами» для девочек[529]
.Тема развивалась на волне интереса к русскому меху, подогретому публикацией «Венеры в мехах» (1869) Леопольда фон Захер-Мазоха, страстного тургеневианца[530]
, увлеченного русской культурой. Главная героиня автобиографической новеллы – вдова из Львова Ванда фон Дунаев(а), она же «Венера в мехах», отождествляющая себя с властной русской барыней («порода Екатерины [Великой] не вымирает», – пишет автор)[531]. Предмет ее страсти – русский князь, прекрасный, как Аполлон, чье великолепие лица, тела и туалета завораживали, как магия дикого зверя.«Венера в мехах» была создана в годы, когда мир активно осмысливал нордическую идею и культурный миф о северном факторе этногенеза российской цивилизации, а мода активно присваивала себе красоту природного мира Севера[532]
. Так мех стал одним из главных героев новеллы – на что недвусмысленно намекает ее заголовок. В этом ряду стоят и зелено-бархатный соболий плащ Ванды, который она надевала на голое тело (как тут не вспомнить медвежью шубу на голое тело фаворита русской царицы Григория Потемкина!), и огромная дорожная шуба (Ванда ловит в нее поклонников, как в сети), и ее меховые ботинки, и русские полусапожки из фиолетового бархата и горностая, и ренессансные вечерние платья с горностаевой опушкой и таким же плащом, и медвежья шкура в изножье кровати, и, конечно же, меховой плащ тициановой Венеры из пролога новеллы, и тяжелая женская соболья шуба из воспоминаний детства самого Захер-Мазоха[533]. Повелевает не только русская барыня: мех имеет едва ли не большую власть, заставляя чувствовать и вдыхать запах тела, мучая, пробуждая странные фантазии[534].Так Россия и ее Сибирь еще раз утвердились в качестве волнующе-притягательной стихии, а востребованность русского меха снова возросла[535]
, в этот раз благодаря его фетишизации.Историческим своеобразием Российской империи этого периода называют быстрый рост городов и значительное увеличение численности городского населения. Город был тем местом, где активно складывалась новая потребительская культура и развивалась мода: именно горожане были наиболее активными потребителями модных товаров. Однако большинство из них не привыкло к частым модным обновкам, и приобретение меха – не элитарного, представляющего гордость и славу русского промысла, а «меха вообще» – для них представляло определенные затруднения.