Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Карьеры рушились, иностранцы спасались бегством, а жизнь при дворе тем временем шла своим чередом. Впрочем, с Лестоком исчез один из главных центров петербургской светской жизни. Во время праздника, устроенного в честь одной из фрейлин императрицы, министры и придворные играли свои роли безупречно: все лица выражали исключительно радость и беззаботность. Прусский посланник, смотревший на все это лицемерие с раздражением и досадой, набросал, вернувшись из дворца, психологический портрет русского царедворца: «По крайней мере я имел удовольствие видеть там такое умение скрывать истинные мысли и чувства, какое можно наблюдать только в России». Все, казалось, пребывали в прекрасном настроении, празднество было еще оживленнее обычного, и «особы, связанные с несчастным графом Лестоком самыми тесными узами, старались выказывать особенную игривость». Разве что изредка в чьем-нибудь взгляде можно было прочесть сочувствие к брошенному в темницу бывшему любовнику императрицы — участь, грозившая, возможно, многим новым фаворитам^{373}. Работать с Бестужевым было невыносимо, если не просто невозможно, Елизавета же не делала ничего, чтобы исправить ситуацию. В эту кризисную нору она стала особенно непоседлива. Внезапно — быть может, под влиянием ахенской неудачи — она приняла решение на два года переехать вместе с двором в Москву; но традиции в таких случаях вслед за всеми переезжал и дипломатический корпус. Фридрих своему посланнику переезжать отсоветовал. В Москву письма шли гораздо медленнее, и пребывание посольства в старой столице лишило бы короля всякой возможности незамедлительного вмешательства. Прусский король, обычно крайне скупой на добрые слова, написал своему представителю не без нежности: «Мне было бы досадно разлучиться с Вами на столь долгий срок»^{374}. Король посоветовал дипломату воспользоваться обычным предлогом — сослаться на болезнь; впрочем, сначала следовало отыскать надежного врача^{375}. Посланник, хотя и очень хотел вернуться домой, все-таки попытался убедить своего государя в необходимости переезда в Москву; зная, что «отсутствующие всегда неправы», он боялся новой волны сплетен и слухов на свой счет и на счет Пруссии. В старой столице они распространялись так же быстро, как и в новой. На сей раз Бестужев замахнулся на Воронцова; чтобы свалить этого противника, требовалось отыскать новую тему для клеветы. Вице-канцлер, измученный всевозможными интригами, представлял собой легкую добычу; вдобавок он и сам хотел уехать из столицы и поселиться у себя в поместье — план, который был вовсе не по душе Фридриху, не желавшему терять одного из редких союзников и информаторов, какие у него еще оставались при русском дворе.^{376}Бестужев, по своему обыкновению, начал с окружения своего врага. Естественно, его мишенью сделался Финкенштейн, последний представитель франко-прусской группировки. На прусского дипломата обрушились традиционные неприятности: его забывали пригласить на балы, он не мог добиться аудиенции у императрицы, и проч. Фридрих понял, к чему все это клонится и 22 ноября 1748 года удовлетворил просьбу Финкенштейна об отставке. Вплоть до приезда нового полномочного министра, ван дер Гольца, обязанности Финкенштейна возложили на Варендорфа. Тем не менее отпускную аудиенцию откладывали вплоть до декабря; шпионы канцлера до последнего момента надеялись все-таки перехватить какие-нибудь компрометирующие письма, подслушать какой-нибудь секретный разговор, поймать заговорщический взгляд и воспользоваться обвинениями против Финкенштейна для того, чтобы погубить Воронцова, как прежде Лестока. Фридрихов представитель уехал вовремя; его преемнику ван дер Гольцу, новичку, неискушенному в политических тонкостях, предстояло начать все с нуля.

Англичане и австрийцы, не жалевшие денег, подчинили Россию своему влиянию и выиграли внутреннюю войну против Франции и Пруссии; в этом состояло отличие российской ситуации от европейской, где победителей не было: война за Австрийское наследство закончилась «фиктивным миром», или «ничьей»^{377}. Это уникальное положение дел при русском дворе не замедлило сказаться на отношениях между западными державами — отношениях, претерпевших существенные изменения.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЕРЕДЕЛ ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА

Презрение и молчание — вот единственное наше оружие[100]. 

Глава десятая. ГЕОМЕТРИЯ СЕВЕРА