Конечно, эти конфликты имеют более глубокие основания, нежели формальные особенности, связанные с неопределенностью отношений собственности, но становятся возможными в немалой степени благодаря наличию именно этих особенностей и в определенной степени даже провоцируются ими. В условиях, когда предприятия или компании воспринимаются как не имеющие конкретного и узнаваемого собственника, попытки захвата власти в «чужой» компании воспринимаются широкой публикой как личное дело конкретных лиц, участвующих в схватке за контроль над данным предприятием, не имеющее непосредственного отношения к общественным интересам. Тем самым легитимный собственник фактически лишается защиты своих прав со стороны общества и в глазах общественного мнения ничем не отличается от тех, кто пытается отнять собственность у ее нынешних хозяев (типичная реакция: «все они одним мирром мазаны», «что те — бандиты, что эти...» и т.п.).
Но, как говорится, и это еще не все. Даже в той части, в которой формальный собственник более или менее ясно идентифицируется, это не всегда означает, что картина ясна и прозрачна для любого внешнего наблюдателя. Во-первых, этот собственник может быть действительно чисто формальным, в то время как реальный владелец остается в тени или даже неизвестности. А во-вторых, на практике титул формального собственника часто переходит от одного физического или юридического лица к другому, и далеко не всегда истинные пружины и последствия этого перехода понятнынаблюдателям вне узкого крута посвященных, что еще раз подчеркивает крайнюю непрозрачность отношений собственности.
Но главное все же не в этом. Даже в том случае, когда активы имеют определенного реального собственника и его право собственности надлежащим образом оформлено юридически, оно ничем и никем не гарантировано. «Дело ЮКОСа» стало достаточно яркой и, главное, очень публичной иллюстрацией того факта, что любое право собственности, тем более частной, в реальной жизни является в сущности весьма условным. Другими словами, право собственности имеет смысл и содержание только в том случае, когда оно сопровождается согласием власти на его осуществление. Как только властные структуры дают понять, что более не согласны считать данное право легитимным и, соответственно, защищаемым властью, оно легко может быть подвергнуто ревизии — как самой властью в лице ее многочисленных составных частей и ипостасей, так и бизнес-структурами. В условиях же неразделенное™ властей и, соответственно, отсутствия каких-либо структур, выполняющих функцию третейства или надзора за соблюдением установленных правил, снятие со стороны административных структур защиты прав конкретного собственника на находящиеся в его распоряжении активы равнозначно приговору. Если ему даже удастся путем договоренностей или как-то иначе отбиться от притязаний какой-либо одной структуры, за ней неизбежно последует другая, третья и т.д., благо, что число всякого рода структур и институтов, способных нанести хозяйствующему субъекту весомый вред, для каждого из них исчисляется десятками. Так, для крупных компаний — это налоговые органы, арбитражные суды различных инстанций, Счетная палата, правительственные органыантимонопольной политики, таможенные органы, прокуратура, представители миноритарных акционеров, владельцы ранее поглощенных компаний, подрядчики, потребители и представляющие их интересы юридические фирмы. Для более мелких компаний — это практически те же самые структуры (за исключением, возможно, мелких акционеров) плюс организованные преступные сообщества. В итоге же, субъект, лишенный государственной защиты, все равно оказывается обречен: его «дожимают», а затем разграбляют либо присоединяют к более сильному.