Российская империя в цвете. Места России. Фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский

Головинский проспект начинается с почтовой площади, тянется на расстоянии 7–8 кварталов, а затем, значительно сузившись, под названием Дворцовой улицы, протяжением в 1 квартал, оканчивается у Эриванской площади. Центр площади занимает караван-сарай (гостиный двор), а правее его красивое здание городского общественного управления. За Эриванской площадью начинается уже азиатская часть города – Майдан, с кривыми, узкими улицами и тупыми переулками, отличающимися восточной неряшливостью».

Из Тифлиса Прокудин-Горский по Закавказской железной дороге отправился в сторону Баку, имея главной целью совершить экспедицию в Муганскую степь. Хорошо, что у него был персональный вагон и ему не пришлось пережить на Тифлисском вокзале приключений, которые выпали на долю писателя С. Н. Терпигорева:

«Поезд в Баку отходит из Тифлиса в 9 часов вечером.

– Где же тут артельщики? – спросил я извозчика, не видя к кому бы обратиться, чтобы взяли и перенесли мои чемоданы.

– А вот, – отвечал он и кликнул каких-то людей в халатах, стоявших на ступеньках. Люди, одетые в такие точно халаты, в каких ходят в захолустных провинциальных городах семинаристы и чиновники вне службы, лениво поднимая одну ногу за другой, спустились со ступенек и подошли к коляске.

– Мне вот это надо отнесть в вокзал и потом сдать в багаж, – сказал я.

Халат ничего не ответил.

– Вы можете это сделать? – повторил я.

Халат молча присел, надвинув себе на спину чемодан, поднялся и рысью побежал по ступенькам. Я остался на извозчике с другим чемоданом. Прошло минут десять. Подъезжали то и дело другие пассажиры, и с ними повторялась та же история: подходил один халатник, уносил одну вещь, с остальными пассажиры оставались сидеть в экипаже и дожидаться, когда халатник к ним вернется и возьмет и их. От этого порядка вскоре перед вокзалом образовалось целое море карет, колясок, дрожек, фаэтонов. Жандармы величественно стояли и расхаживали на верхних ступенях лестниц, по-видимому вполне довольные таким многолюдным съездом. Я прождал моего халатника еще по крайней мере с четверть часа, экипажей наехало еще больше, началась наконец давка, а они все не выходили из своего созерцательного состояния, сохраняя строжайше вооруженный нейтралитет.

– Что же вам следует за это? – спросил я в вокзале халатника, когда мы сдали с ним вещи в багаж.

– М-м-м… – произнес он и протянул руку. Я положил ему два двугривенных.

– М-м-м… – продолжал мычать халатник.

Я положил еще двугривенный. Но он руки не принимал и продолжал мычать.

– Довольно, – сказал я и сделал рукой знак, стараясь объяснить ему, что больше не дам, чтобы он шел от меня. Он поднял на меня совершенно баранье лицо, с большими, черными, ровно ничего не выражающими глазами, что-то промычал, потом широко осклабился, раздвинув рот чуть не до ушей, встряхнул на руке двугривенные и как-то автоматически, идиотски побежал, подняв плечи и размахивая согнутыми локтями».

Первое знакомство с Баку для писателя оказалось в полном соответствии с его «говорящей» фамилией:

«Поражает в Баку прежде всего вид домов. Когда я, со ступенек вокзала, первый раз увидал город, мне показалось, что тут был пожар и еще не успели отстроиться: все дома без крыш, в нашем смысле, как привык наш глаз к этому; конечно, крыши есть, но они не видны, потому что плоские и даже несколько углублены внутрь стен. Потом, эти бесконечные каменные заборы – точно стены начатого и недостроенного еще здания. Камень – из кирпича в Баку нет, кажется, ни одного дома – из которого здесь построены все дома, такого же точно цвета – грязно-желто-серого, как и пустынные окрестности Баку, и пыль, покрывающая здесь решительно все, начиная от вас самих, все на улице и все даже внутри запертой комнаты с запертыми окнами. Такой всюду проникающей, делающей почти невозможным дыхание, пыли, кажется, нигде в мире нет. Вы чувствуете себя с утра до ночи покрытым этой пылью: ею связаны у вас руки, лицо, вы чувствуете ее на языке даже. Во время ветра, а он дует три дня в неделю уж обязательно, все извозчики ездят не иначе, как с завязанными ртами. Ее нет силы выносить, и не выносят ее даже туземцы, привыкшие к ней с детства».

Баку для Прокудина-Горского был всего лишь промежуточной остановкой, откуда он проследовал для продолжения съемок Камско-Тобольского водного пути. Основной же целью его пребывания в том регионе было создание фоторепортажа об освоении Муганской степи. Поскольку через нее проходила Закавказская железная дорога, Г. Г. Москвич счел нужным упомянуть ее в своем путеводителе: