Российские Колумбы

Вертолет долго кружил в воздухе. Закоченевшие тундровые просторы иногда чередовались с лесными и кустарниковыми зарослями. Ежились голые лиственницы, запорошенные снежной пылью. Из лога выбежал табун диких оленей. Красавцы, выскочив на кромку обрыва, остановились. Пилоты, развернув вертолет, еще раз прошлись над диким стадом длинноногих. Услышав рокот мотора, рогатые устремились в сторону озябшей, пустынной тундры. Долго мы следили за удаляющимся табуном быстроногих обитателей тундры. Определив, наконец, точное месторасположение «продуктовой» точки, долго подбирали место для посадки. Вертолет приземлился у северо-восточного мыса побережья Хантайского озера.

Первым выпрыгнул бортмеханик. Взяв ломик, он стал определять толщину льда. И вдруг неожиданно провалился по плечи в снег, словно ушел под лед. Мы бросились ему на помощь. Расстелили спальные мешки, и снежный «утопленник», барахтаясь, выбрался на них. Не успел механик как следует отряхнуться, вслед за ним провалился в снег Никодимыч. Стоя по пояс в ослепительно белой «перине», он пытался выбраться из нее. Но тщетно. Помогли те же спальные мешки.

Мы поставили на нарты железную бочку, наполненную продуктами, подвезли ее к одному из деревьев и крепко привязали к стволу. Сделали затесы на соседних лиственницах, чтобы потом быстрее найти это место. Такой способ хранения продуктов геодезисты стали использовать после многочисленных нападений таежных обитателей на лабазы. Особенно много похищений было на счету медведей. Бочка, привязанная к дереву зимой, оказывалась весной, когда огромный слой снега исчезал, на недосягаемой высоте для косолапых.

Недавно пробежавшее оленье стадо оставило глубокие многочисленные прерывистые полосы на снегу, словно швейная машинка много-много раз иглой пробежала по бескрайнему искрящемуся белоснежному полотну.

— Почувствовали весну олени, побежали к океану, гляди, скоро и медведи за ними потянутся к побережью, все лето туда собираются от этой мрази комариной, — бубнил механик, вычерчивая на снегу лопатой силуэты оленей. Вытянувшиеся фигуры, наскоро нарисованные умелой рукой механика, стремились протоптанной тропой на север.

Никодимыч, взобравшись на бочку, привязывал к дереву завернутые в целлофан смоляные щепки…

— Старина, что ты там колдуешь? Не сожрет в этой бочке твои харчи косолапый, возмущался механик, придерживая дверцу и намереваясь скорее ее закрыть.

Взревел, захлебываясь, мотор, заглушив слова Никодимыча, который что-то объяснял, предостерегающе выставляя палец.

Вечером Никодимыч рассказывал, как однажды в пору своей юности он ехал с отцом к чуму. Стояла зимняя стужа. Собачьи упряжки катились по снежному насту. В чуме находились продукты и все было подготовлено для быстрого разжигания огня. Отец на своей упряжке умчался намного вперед. До темноты нужно было попасть в чум, иначе в живых не остаться, мороз сковывал ноги, пальцы рук совсем не слушались, а ими ведь еще надо разжечь костер. Начиналась поземка, она подхватывала из-под полозьев нарт взрыхленные сгустки снежной массы и уносила в предвечернюю заснеженную тундру. Ледяные струйки воздуха проникали под плотные ворсинки меховой одежды. Собаки от усталости визжали и на все приказы хозяина реагировали с каменным спокойствием, часто останавливались и сбивались в кучу. С большим трудом Никодимыч добрался до своего чума и остолбенел от удивления. На месте летнего оборудованного чума он увидел наспех сооруженный маленький бивак. Сомнения быть не могло: зверье разрушило чум, уничтожило продукты, а снежные метели запрятали все остатки и следы запасов.

Но как старик сумел поставить чум, разжечь костер — этого сын не понимал, ведь пальцы рук были неподвижны. Увидев окровавленные руки отца, Никодимыч понял: отец убил одну из ездовых собак и в полости ее живота разогрел руки — это был единственный способ спасти сына и других собак.

— А в нашем отряде нет спасителей-собак, так пусть ими послужат мои смоляные лучинки, — пояснил Никодимыч. Мы с благодарностью поглядели на старика и вспомнили дерево, на которое он привязал целлофановый пакет со смоляными щепками.

КОРЕНЬ

Два года подряд я работал в иркутской тайге на реке Бирюсе топографом. Река очень коварная, порожистая. Промежуток реки под названием «Дури» редкие рыбаки пытались пройти на моторных лодках. У нас плавсредств не было, поэтому приспособили для измерительных работ на реке небольшие плоты, способные выдерживать трех человек. Все снаряжение, продукты везли по берегу на лошадях. Продвигались медленно, иногда скальные прижимы заставляли нас делать обход в несколько десятков километров. Идти по бирюсинской тайге с лошадьми без тропы очень утомительно.

Работу по реке на плоту возглавлял студент из техникума Саша Реденюк. Познакомились мы с Сашей в Тайшете, широкоплечий, высокий, на скуластом лице резко выделялись рыжие усы.

Александр готовился поступать на заочное отделение института. Вечерами мы долго засиживались в палатке, я помогал ему решать задачи по тригонометрии, уж очень они трудно давались парню.