Этот знаменитый «план», который, по-видимому, никогда и не был доведен до вполне законченной разработки, был, по существу, действительно, выполнением той программы работ над проектом русской конституции, какую Александр наметил в «негласном комитете» 9 мая 1801 г. С помощью такого сведущего юриста, как Балугьянский, выполнено изучение целого ряда западноевропейских конституций и выбран из них ряд «принципов» для составления конституции русской. Сперанский был уверен, что свод законов, над которым работала комиссия под его руководством с осени 1808 г., будет скоро готов, а по его издании и введении в действие на очередь станет задача установления в России порядка, который обеспечит господство законности во всех отраслях русской государственной жизни. Такова задача «плана»: наметить конституционный порядок управления, на началах разделения властей (законодательной, исполнительной и судебной), признания за всем населением гарантированных ему гражданских прав, а за его землевладельческими и городскими буржуазными элементами – прав политических, осуществляемых в форме участия их выборных в центральном и местном управлении. Однако на деле работа и над сводом, и над «планом» затягивалась, вызывала немало сомнений и возражений. Александр был склонен поэтому немедля провести в жизнь часть предполагаемой реформы – преобразование центральных учреждений в завершение того, что было сделано в 1801–1802 гг. Цель этой предварительной реформы Сперанский определил как задачу «посредством законов и установлений утвердить власть правительства на началах постоянных и тем самым сообщить действию сей власти более правильности, достоинства и истинной силы». Вопрос о силе правительства всего более интересовал Александра: ведь и Лагарп ставил удовлетворение потребности в энергичном правительстве критерием для конституционного ограничения власти в некоторой ее доле, а в «Наказе» своем Екатерина заявляла, что «самое высшее искусство государственного управления состоит в том, чтобы точно знать, какую часть власти, малую ли или великую, употребить должно в разных обстоятельствах». Сперанский так определил это понятие в особом докладе Александру во время их совещаний: «Сила правительства состоит в точном подчинении всех моральных и физических сил одному движущему верховному началу власти и в самом деятельном и единообразном исполнении всех ее определений». Если «сила государства есть масса всех его сил, моральных и физических», то «сила правительства есть соединение и направление сих самых сил к известной и определенной цели». Как бы ни было государство «в самом себе сильно», оно без силы правительства не может долго сохранить себя «в настоящем положении Европы» (1811). И далее доклад Сперанского развивает целое учение об устоях государственного абсолютизма: 1) первый источник силы правительства суть законы, если они оставляют правительству довольно власти для плодотворного действия, а по нужде – для принятия скорых и сильных мер, власть должно различать от самовластия, которое всегда «имеет вид притеснения», даже когда поступает справедливо; поэтому «правильное законодательство дает более истинной силы правительству, нежели неограниченное самовластие: оно обеспечивает правительству доверие страны; 2) организация управления, обеспечивающая ему единство и правильное разделение дел; 3) воспитание, которое должно быть совершенно в руках правительства, чтобы подчинить себе и ввести в свои виды подрастающие поколения; 4) воинская сила, которая в отношении и к внешней безопасности, и к внутренней силе правительства – есть верх и утверждение всех других сил государственных», так как без нее ни законы, ни управление действовать не могут; и Сперанский добавлял, что «сей род силы правительство наше имеет в весьма нарочитой степени совершенства». Наконец, 5) финансы: «обилие государственных доходов», причем Сперанский, под явным впечатлением острой критики его финансовой политики в разных «опасных совещаниях», как он их называет, протестует против «безмерной нежности и чувствительности к нуждам народным», против популярничанья в возражениях на меры к увеличению казенных доходов, напоминая, что доходы эти нужны власти для защиты и покровительства частной собственности и что, увеличивая их, правительство только требует возвращения того, что «ложными советами было от него отторгнуто и в частные руки захвачено».