Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Не вполне понятно, откуда должны были браться эти «джигиты». Логично предположить, что речь идет о национальном населении Русского Туркестана, однако в таком случае это решение означало бы их перевод в другие местности, что противоречило идее «милиции», как ополчения, функционирующего в местах собственного проживания. Таким образом, есть основания полагать, что речь идет о бухарских подданных, которые, по согласованию с эмиром, могли бы усилить российский «ограниченный контингент» в эмирате. Характеристика этой «стражи» как «вольнонаемных джигитов» подтверждает намерение формирования подразделений по образу и подобию казачьих — благо такой прецедент уже был создан среди туркмен Закаспийской области. Как известно, туркмены оказали, пожалуй, наиболее ожесточенное сопротивление продвижению русских в Среднюю Азию. Но Несмотря на то что они, подобно остальному населению Туркестанского края, были освобождены от воинской повинности, тем не менее туркменские джигиты охотно вступали в конную милицию: в 1885 г. был сформирован первый отряд, а в 1892 г. действовал уже целый конно-иррегулярный дивизион [Котюкова, 2012, с. 31]. Весьма положительно о боевых качествах туркмен, их храбрости и, что важно, лояльности имперским властям, отзывались как российские, так и иностранные очевидцы. Наверное, наиболее впечатляющую картину возможностей использования туркменской «милиции» изобразил британский журналист Дж. Добсон, побывавший в Туркестане в 1888 г. Пообщавшись с начальником Мервского округа Закаспийской области М. Алихановым-Аварским, он писал: «Он постоянно держит под ружьем 300 туркменов и говорил мне, что за двадцать четыре часа у него могут быть готовыми еще 6 тыс. полностью оснащенных кавалеристов из туркменской милиции. Было бы нетрудно мобилизовать по первому требованию даже большее число, так как любой туркмен — это готовый солдат легкой кавалерии как настоящий казак иррегулярных войск, и ему требуется только огнестрельное оружие и боеприпасы, чтобы вступить на поле сражения». Также журналист отмечает, что русские власти очень высоко ценят туркменских воинов, в результате чего «туркменские солдаты милиционной армии, естественно, гордятся своими русскими погонами и медалями и с готовностью бросились бы в пасть смерти, чтобы завоевать крест Святого Георгия» [Добсон, 2013, с. 164–165]. Вполне возможно, что российская администрация рассматривала возможность привлечения к службе в «милиции» и кочевых подданных бухарского эмира.

Еще одним фактором, обусловившим внедрение опыта организации казачьих войск в Бухарском эмирате стал процесс интеграции бухарской правящей династии в сановную иерархию Российской империи. Так, эмир Сайид Абдул-Ахад, второй бухарский правитель под протекторатом Российской империи, имел не только придворный чин генерал-адъютанта, множество имперских наград, звание генерала от кавалерии, но и был наказным атаманом Терского казачьего войска, являясь к тому же шефом 5-го Оренбургского казачьего полка [Логофет, 1911а, с. 254; Эмир, 1911]. Аналогичным образом генералом по Терскому казачьему войску числился и его сын и наследник Сайид Алим-хан [Прибытие, 1911]. Тем самым российские власти как бы «ненавязчиво» привлекали внимание бухарских правителей именно к казачьим частям. И в самом деле, в обновленной бухарской армии появились части, которые вполне можно соотнести с российскими казачьими воинскими формированиями.

Безусловно, не следует абсолютизировать использование российского (и в особенности казачьего) опыта в реформировании армии Бухарского эмирата. Когда эмир Музаффар (отец Абдул-Ахада и дед Алим-хана) впервые обратился к российской администрации с просьбой о командировании в Бухару русских инструкторов (обратим внимание — инициатива, опять же, формально поступила именно от среднеазиатского правителя!), к нему были направлены офицеры и унтер-офицеры различных родов войск. В результате к началу XX в. в составе бухарской армии имелись линейные (пехотные) батальоны, артиллерийские батареи и т. д. Однако две гвардейские сотни, составлявшие личный конвой эмира (400 человек при 12 офицерах) и гвардейская конно-артиллерийская батарея (100 человек при 5 офицерах), были сформированы и экипированы именно как казаки. Д. Н. Логофет описывает их следующим образом: «Гвардейские части, 2 конные сотни конвоя и конно-горная батарея расквартированы в гор. Кермине при эмире и имеют форму обмундирования, похожую с казаками Терского войска; на вооружении конных сотен состоят винтовки бердана, шашки и кинжалы. В конной батарее 4 конных орудия, нижние чины вооружены шашками и кинжалами. Лошади карабаирской породы среднего разбора» [Логофет, 1911а, с. 252, 254].