Читаем Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации полностью

Общие же функции по охране правопорядка в русских поселениях Бухарского эмирата выполняли руководители местной администрации: в Чарджуе — воинский начальник (на правах уездного начальника) и подчинявшиеся ему военнослужащие, а в Новой Бухаре, управление которой принадлежало русскому политическому агенту, — «особое лицо по назначению туркестанского генерал-губернатора» [Логофет, 1909, с. 222], официально именовавшееся заведующим административно-полицейской частью города Новой Бухары. В введении последнего находились не только посты охраны (нанимавшиеся на добровольной основе из числа местных русских подданных), но и арестный дом, а в начале XX в. даже поднимался вопрос об устройстве в Новой Бухаре тюрьмы, поскольку упомянутый арестный дом вмещал лишь до 15 человек [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 9, д. 114].

В 1908 г. в столице эмирата Старой Бухаре была учреждена должность русского полицейского чиновника, однако его обязанности оказались настолько расплывчаты, что никакой пользы от его деятельности имперские власти не получили, не сумев даже принять предупредительные меры в отношении вышеупомянутой «суннитско-шиитской резни» в январе 1909 г.[90] И лишь сама резня заставила туркестанского генерал-губернатора А. В. Самсонова обратиться к бухарскому эмиру Абдул-Ахаду за согласием об учреждении в Бухаре русского полицейского управления. В результате в марте 1911 г. эмир был вынужден дать согласие на создание такого управления со штатом 12 человек, которые должны были финансироваться совместно Россией и Бухарой, причем из российской казны выделялось 2 тыс. руб., а из бухарской — 5,98 тыс. руб. (к февралю 1915 г. все расходы были полностью взяты на себя эмиром).

Т. Г. Тухтаметов специально подчеркивает, что Самсонов выступил с инициативой организации полицейского управления в эмирате исключительно по собственному усмотрению — без согласования с соответствующими министерствами и ведомствами, за что получил строжайший выговор от своего непосредственного начальника военного министра и министра внутренних дел, курировавшего полицию. Полиция, мыслившаяся Самсоновым как еще один инструмент собственного влияния на Бухару, была передана под контроль русского политического агента — ставленника Министерства иностранных дел [Тухтаметов, 1977б, с. 45–46]. Помимо пресечения деятельности иностранных (в первую очередь турецких) агентов, ведших в Бухаре пропаганду против Российской империи[91], полицейское управление должно было вести учет русско-подданных мусульман, желавших получить образование в бухарских медресе. Такие граждане были обязаны иметь соответствующее письменное разрешение от полиции [Там же, с. 47–48]. Вместе с тем данное управление представляло довольно противоречивую структуру. С одной стороны, оно было подведомственно Туркестанскому охранному отделению, с другой — русскому политическому агенту, поэтому особо активных действий с его стороны не предпринималось, поскольку по-прежнему всю работу с местными информаторами осуществляло само Туркестанское отделение [Арапов, 2002, с. 129–130; ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 21, д. 726, л. 19]. Статус русских полицейских в Старой Бухаре существенно изменился лишь в 1916 г.

Несмотря на то что мощное восстание 1916 г., охватившее практически всю Русскую Центральную Азию (Казахстан и Туркестан), фактически никак не затронуло Бухарский эмират и Хивинское ханство[92], и даже полицейские чины из Новой Бухары и жандармские чины железной дороги были переброшены в Самаркандскую область для охраны местной системы коммуникаций [Восстание, 2016, № 21, с. 166–167], сложившаяся ситуация заставила имперские власти вплотную заняться организацией полицейской деятельности на территории Бухарского эмирата.

Сначала, под предлогом пресечения распространения восстания на территорию эмирата, Российскому политическому агентству и находящимся в его ведении полицейским чинам были предоставлены широкие полномочия по отслеживанию лиц, заподозренных в сотрудничестве с восставшими и иностранными разведками, что подтверждается рядом сообщений о проведении обысков и изъятии корреспонденции у подозрительных лиц в Старой Бухаре [Восстание, 1960, № 40, с. 62; № 83, с. 139–140, примеч. 23 на с. 719][93].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

В книге впервые в отечественной науке исследуются отчеты, записки, дневники и мемуары российских и западных путешественников, побывавших в Монголии в XVII — начале XX вв., как источники сведений о традиционной государственности и праве монголов. Среди авторов записок — дипломаты и разведчики, ученые и торговцы, миссионеры и даже «экстремальные туристы», что дало возможность сформировать представление о самых различных сторонах государственно-властных и правовых отношений в Монголии. Различные цели поездок обусловили визиты иностранных современников в разные регионы Монголии на разных этапах их развития. Анализ этих источников позволяет сформировать «правовую карту» Монголии в период независимых ханств и пребывания под властью маньчжурской династии Цин, включая особенности правового статуса различных регионов — Северной Монголии (Халхи), Южной (Внутренней) Монголии и существовавшего до середины XVIII в. самостоятельного Джунгарского ханства. В рамках исследования проанализировано около 200 текстов, составленных путешественниками, также были изучены дополнительные материалы по истории иностранных путешествий в Монголии и о личностях самих путешественников, что позволило сформировать объективное отношение к запискам и критически проанализировать их.Книга предназначена для правоведов — специалистов в области истории государства и права, сравнительного правоведения, юридической и политической антропологии, историков, монголоведов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение