Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Довольно противоречивая ситуация складывалась в это же время и в отношении водоснабжения в Хивинском ханстве, с 1873 г. также признавшем протекторат Российской империи. Испытывая нехватку воды, его власти сами инициировали процесс привлечения российских специалистов к решению вопросов ирригационного характера. Дело в том, что хивинцы еще с XVII–XVIII вв. использовали плотины, отвод воды, осушение каналов и т. п. как средство борьбы с внешними врагами (прежде всего, Бухарой) и собственными восставшими туркменами [Аму, 1879, с. 20; Бартольд, 1965, с. 182–183]. Поначалу российские власти не выказывали интереса к решению ирригационных проблем в ханстве, рассматривая реки, протекающие по хивинской территории (прежде всего, Амударью) исключительно как транспортные артерии для своих судов. Соответственно, первые проекты по повороту русла Амударьи в Каспийское море (с отводом его от Аральского моря) преследовали цель налаживания судоходных коммуникаций по территории Хивы и Бухары [Аму, 1879, с. 35–36; Бенцелевич, 1914, с. 65; Глуховский, 1893; Черданцев, 1911, с. 12]. Вероятно, именно поэтому в Гандемианском и Шаарском договорах ничего не говорилось о водопользовании, но зато предусматривались возможности для русских строить пристани и склады на берегах Амударьи [Сборник, 1952, № 19, с. 131; № 20, с. 136]. Цель этих проектов — усиление контроля со стороны российской администрации за вассальными ханствами — даже и не скрывалась туркестанскими властями [Аму, 1879, с. 40–41].

Как и в случае с Бухарой в 1870–1880-е годы российская администрация формально придерживалась принципа номинальной независимости Хивинского ханства и все вопросы, связанные с судьбой рек, решала путем переговоров с ханом и его сановниками[65]. Однако при первых же попытках обсудить с ханскими властями проект изменения русла Амударьи (в 1873–1877 гг.) они столкнулись с весьма решительным сопротивлением хивинцев: хан Мухаммад-Рахим II опасался, что изменение русла обеспечит водой районы проживания туркменов-йомудов, которые к этому времени находились в полной зависимости от хана и проводимой им ирригационной политики; если же эта зависимость исчезнет, они вновь восстанут [Аму, 1879, с. 48, 50]. Впрочем, опасения хана (небезосновательные, стоит отметить!) были озвучены лишь частично: как известно, уже с 1830-х годов хивинцы практиковали отвод вод Амударьи и строили плотины также для того, чтобы преградить доступ в свои владения русским кораблям. Естественно, в изменившихся условиях актуальность этой политики оказалась утрачена, однако работы по возобновлению судоходства на Амударье и восстановление ранее разрушенных ирригационных сооружений представлялись хивинским властям слишком дорогостоящими, чтобы немедленно приступить к их реализации[66]. Российские же власти, со своей стороны, в то время еще не имели столь прочных позиций в Хиве, чтобы принудить хана и его сановников реализовывать российские проекты.

Все большее упрочение политических и экономических связей среднеазиатских ханств с Российской империей в 1890-е годы привело к повышению статуса местных правителей в глазах российских властей[67]. Соответственно, даже по тем вопросам, по которым раньше они выступали униженными просителями, теперь они начали предъявлять требования — это касалось и проблемы водоснабжения.

К началу 1890-х годов в связи с возросшими потребностями Самаркандской области в воде ситуация с водоснабжением Бухары из Зеравшана стала критической [Голодная степь, 1981, с. 27]. 27 мая 1894 г. состоялись русско-бухарские переговоры, результатом которых стало соглашение о том, что ежегодно с 15 ноября по 10 марта вся вода, кроме необходимой Самарканду, будет спускаться в бухарские владения, а с 10 июня по 15 августа в Бухару будет спускаться не менее 40 % вод Зеравшана. Однако, поскольку эмир по-прежнему не назначал никаких уполномоченных лиц для контроля[68] распределения воды, это соглашение на практике не соблюдалось: летом 1894 г. бухарским земледельцам вместо оговоренных 40 % общего количества воды предоставили только 18 %, а летом 1895 г. — всего 15–17 % [Тухтаметов, 1966, с. 53–54].