Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Как бы то ни было, бухарским дипломатам по итогам миссии 1869–1870 гг. в Петербург удалось добиться, чтобы К. П. фон Кауфман дал распоряжение начальнику Зеравшанского военного округа генералу А. К. Абрамову решить вопрос с водоснабжением для Бухары. Зимой 1871/1872 гг. специальная комиссия в составе трех российских и трех бухарских представителей во главе с Абрамовым начала обсуждение вопроса о распределении воды Зеравшана между Самаркандом и Бухарой. Русским представителям было весьма сложно понять логику бухарцев, оперировавших понятиями «много воды», «мало воды» и т. д. — без каких-либо конкретных цифр [Morrison, 2008, р. 208]. Наконец, были согласованы некие предварительные условия: самаркандские власти согласились с 15 апреля по 15 мая запирать арыки наполовину и пропускать оставшуюся воду в Бухару, а с 15 августа по 15 сентября запирать арыки полностью ([Соболев, 1874, с. 268–269]; см. также: [Becker, p. 53; Morrison, 2008, p. 206–207]). Однако когда русская администрация подняла вопрос о необходимости назначить представителя эмира, который осуществлял бы надзор за распределением воды, такой представитель так и не был назначен, и распределение между Самаркандом и Бухарой продолжало осуществляться стихийно[63]. Ахмад Дониш заявил, что уже на следующий год эмиру пришлось ввести чрезвычайный налог с населения и собранную сумму в 100 тыс. таньга передать в качестве взятки российской администрации, чтобы получить воду [Дониш, 1967, с. 110]. По сообщениям бухарцев, зафиксированных российскими исследователями на рубеже XIX–XX вв., бывали периоды, когда вода вообще не предоставлялась бухарцам, и они массово погибали от засухи [Ситняковский, 1899, с. 127–128]. Неудивительно, что бухарцы с признательностью воспринимали действия отдельных российских администраторов, принимавших во внимание их проблемы — так, например, эмир Абдул-Ахад наградил высшим орденом Бухары военного губернатора Самаркандской области Н. Я. Ростовцова за активную помощь в снабжении населения водой в условиях жесточайшей засухи [Назарьян, 2010, с. 93–94].

Таким образом, отсутствие какого-либо нормативного регулирования водопользования в Туркестане позволило российской администрации при формальном соблюдении принципа равенства в переговорах диктовать свою волю бухарским властям. А учитывая, что переговоры с российской стороны возглавлял А. К. Абрамов, имевший значительный опыт ведения боевых действий против Бухарского эмирата и, следовательно, знавший о слабости его войск, не приходится удивляться, что условия, выработанные в ходе переговоров, оказались достаточно жесткими для Бухары — особенно в силу их неопределенности и отсутствия (как со стороны России, так и со стороны эмирата) органов или должностных лиц, которые контролировали бы исполнение соглашения.

Впоследствии и сам К. П. фон Кауфман писал в своем «Всеподданнейшем отчете», что жители среднеазиатских ханств в большом количестве переселялись в русские владения, видя, что в Туркестане собирается гораздо меньше налогов и создаются условия для эффективного ведения хозяйства [Кауфман, 1885, с. 133–134]. Сопоставив это сообщение со сведениями Ахмада Дониша (также писавшего о переселении бухарских земледельцев в русские пределы [Дониш, 1967, с. 87]) можно предположить, что не последнюю роль в этих действиях сыграла и водная политика: переселенцы могли вести хозяйство и получать воду на основании тех же обычаев, что в Бухаре и Хиве, но при этом получали ее гарантированно за счет контроля российскими властями ее распределения[64].